– Нет, не доверим, и для того ты с ним человека нашего пошлешь. Есть у тебя кто на примете?
– Есть, отец Велинор, он сейчас без прихода, честен и чист, ему можно доверять.
– Я знаю отца Велинора, добрый пастырь. И такого доброго пастыря ты собираешься в яму чумную кинуть? Не жалко тебе его?
– Жалко? – приор опять не понимал архиепископа. – Вы же… сказали…
– Чума там, а ты хорошего пастыря готов туда послать, не жалко, говорю?
– Я не знаю даже…
– Вижу, не жалко, а мне даже головореза жалко, хотя кто он мне? – Архиепископ поудобнее улегся на подушках. – На той неделе ты хотел расстричь кого-то. Кто таков?
– Отец Семион, подлый человек, и грех его мерзок. Миряне били его кто кулаком, а кто и дубьем, насилу ушел. Неделю на воде и хлебе в келье молится.
– Что ж совершил? Отчего паства пастора бить дубьем стала? – спросил архиепископ с интересом.
– Во время исповеди пьян был и мирянке персты ввел в лоно, а сам целовал ее в шею, на том был пойман мужем и братьями его, так как мирянка стонала.
– Мерзость какая, это он в храме учинил?
– В храме, монсеньор, а мирянка притом беременна была, и то с ним не первый случай, за год до того еще одну мирянку, незамужнюю, к блуду склонил, хорошо, что мирянка молода еще была, пришлось отцу ее из казны прихода денег давать.
– Вот пусть он и едет в чумную яму. Сгинет – туда ему и дорога, а не сгинет, скажи, что оставим, отлучать не будем и без клейма обойдется. А ты пиши головорезу, чтобы не гнал пастора, чтобы принял. Пусть идут судьбу свою пытают.
– Монсеньор… – начал было приор, ему не понравилось решение архиепископа.
– Хватит, – оборвал тот, – докучаешь, ступай.
Канцлер Его Высокопреосвященства молча поклонился и пошел прочь. И молился по дороге, чтобы отогнать от себя беса злобы.
На заре все уже покинули комнату. Кавалер один остался, нежился в перинах, ожидая Ёгана с водой и чистой одеждой. Он слушал, как за стеной пела Хильда, наверное, волосы чесала, и ей тихонько подпевала Агнес. Как на кухне повар ругает поваренка, как стучит коваль в конюшне малым молотком, перековывает коня. Как перекликаются бабы на улице, собираясь идти в церковь на утреннюю службу. А он ждал вкусного завтрака и мог бы почувствовать себя счастливым, но у него не шло из головы дело. Волков думал о чумном городе. Город не давал ему покоя. Засыпал и просыпался с мыслями о нем.
Ёган принес воды, одежду, и прежде чем он ушел, кавалер сказал:
– Позови Агнес.
Сам стал мыться. Девочка пришла тут же, поклонилась, села на кровать, сидела, молчала, ждала, пока кавалер заговорит. А тот расплескивал воду, умывался и тоже не спешил начинать разговор. Агнес старалась смотреть мимо него, чтобы не видеть запретного. Наконец он стал вытираться, взял одежду и, только надев штаны, произнес:
– Я скоро уеду.
– Я знаю. Все знают, – все еще смотря в стену, ответила Агнес.
– Все знают? – удивился Волков. – И что говорят?
– Говорят, что в чуму поедете.
Он вздохнул, после того как солдаты Литбарски отказались участвовать в походе, вряд ли их задумка осталась для кого-то секретом. И продолжил:
– Вы с Брунхильдой подождете нас здесь.
– Я знаю.
– Поживете тут, пока не вернусь. Денег вам оставлю, но немного, тебе оставлю, ты не трать и Хильде не давай.
– Я работу поищу, мне много денег не нужно.
– Пока не ищи, вернусь, сам тебе найду.
– А вы не вернетесь, – сказала девочка спокойно и даже не глядя на него, она теребила красную ленту.
– Что? – как будто не расслышал Волков. – Что ты сказала?
– Вы не вернетесь, – так же спокойно повторила Агнес, – и все, кто с вами пойдет, тоже сгинут.
– В шаре увидала?
– Да, стекло показало.
– И что ж там ты видела?
– Меня и Хильду трактирщик на улицу гонит, а Хильда плачет. На улице дождь со снегом, холодно. А у нас одежды нет теплой и денег нет. А пекарь ее бросил.
– А может, я еще жив? – предположил кавалер.
– Может, и живы. Стекло того не показало. Показало, как по улице идем с Хильдой, а снег под ногами мокрый. А Хильда плачет, вас вспоминает. Ругает.
– Ты ж говорила, что до старости я доживу, – Волков сел рядом. – Ты в шаре видела.
– Может и доживете, я видела такое, – она кивнула, – так то раньше было, что теперь будет, я не знаю, знаю только, что поп к вам придет сейчас.
– Что за поп еще? – спросил Волков.
– Дурной поп, похабный, не берите его с собой. Меня возьмите, если я с вами буду, то тогда и вернетесь вы. – Она впервые за весь разговор взглянула на него: – Без меня пропадете вы там.
– Забудь, – кавалер усмехнулся, – не поедешь ты в чумной город, ишь, хитрюга, придумала: сгину, значит, без нее. – Он наклонился к ней. – Я ваши бабьи хитрости насквозь вижу. Не дури меня.