– Ну, а тебя что сюда привело? – вернулся к вопросам Волков.
– Ну, я повздорил с отцом невесты, – невесело сказал фризиец.
– Он четыре раза просил руки, папаша, аптекарь, считал, что жених девушке не ровня, отказывал. Последний раз принялся его бить, парень не стерпел и надавал отцу невесты тумаков. Братья невесты обещали его прирезать, – рассказал Скарафаджо.
– Да, – подтвердил Виченцо Пилески. – Все так.
– Значит, за пару тумаков папаше сынки пообещали тебя прирезать?
– Да.
– Он бил его поленом, старик две недели валялся, – добавил Роха.
– Да, – снова кивал фризиец.
– Ну, ясно, – усмехнулся солдат невесело, – если мне нужно будет кого-то облаять или отлупить поленом, я дам вам знать. А теперь ешьте, добрые люди.
Он хотел встать, но Роха поймал его за рукав.
– Да стой ты, Фолькоф, мы тебе сейчас все расскажем.
– И что вы мне можете рассказать? Как стать нищим бродягой?
– Сядь, – тянул Роха, он глянул на фризийца, – ты принес?
– Да. – Тот полез под одежду.
Он достал кожаный кошель, высыпал из него черный порошок и протянул солдату на просмотр.
– Ну, – сказал Скарафаджо, глядя на Волкова, – знаешь, что это?
– Зола с помойки, – пожал плечами тот.
– Зола, говоришь, – оскалился Роха и приказал Винченцо Пилески: – Давай!
Тот насыпал золу на край стола, поднес свечу и…
Порошок загорелся ярко, быстро и сильно, с шипением. Белый дым облаком взвился в потолок. Волков от неожиданности отпрянул. А огонь так же быстро погас. Все присутствующие в трактире обратили на них внимание, особенно пристально глядел на посетителей трактирщик.
– Ну, – улыбался Роха, – а теперь-то знаешь, что это?
Теперь Волков знал, что это. Этот запах он не перепутал бы ни с чем.
Это был порох, только тот порох, что солдат видел до этого, напоминал серый жеваный хлеб, а не черный порошок.
– Ну и что ты мне хотел показать из того, что я не видел? – спросил Волков у Скарафаджо. – Порох я последние девятнадцать лет нюхал.
– Это новый порох, понимаешь? – горячился Скарафаджо. – Такого ты еще не видел. Он выглядит по-другому, от него другой дым, заметил, сколько дыма?
– Новый порох, старый порох, суть одна – никакой порох никогда не будет стоить хорошего арбалета. Аркебузы годны только для выстрела в лицо, а пистоли – и вовсе безделица.
– Послушай меня, Фолькоф. Теперь все будет по-другому, верь мне, брат-солдат. Все будет по-другому, – Роха говорил со страстью, готовый драться за свою правоту.
– Брось, Скарафаджо, года три назад, у Энне, мы построились в баталию, и на нас налетели рейтары, пытались зайти с фланга, но мы успели перестроиться. Они наткнулись на фронт, я оказался с арбалетом в первом ряду, враги остановились шагах в десяти от нас, стреляли рядами, хорошо были выучены. Я видел, как крутились колесики у них на пистолях, как вылетали искры, они делали залп за залпом, пока все ряды не отстрелялись. Кое-кому из наших, из тех, у кого был слабый доспех, досталось. И мне досталось. Две пули были мои, одна в кирасу, одна в шлем, – солдат сделал паузу, – видишь, Скарафаджо, я сижу перед тобой. Рейтары не пробили ни кирасы, ни шлема, а одного из них я убил. Из арбалета, Скарафаджо, я влепил ему болт в кирасу, он вошел на два пальца. Когда товарищи, поддерживая, увозили этого рейтара, он болтался в седле из стороны в сторону.
– Это было раньше, раньше, брат-солдат, аркебузы – дрянь, пистоли – дрянь, старый порох тоже дрянь. Новый порох – это дело, новое оружие – это дело! – не сдавался Роха. – Мы покажем тебе новое оружие. Порох – это дело, Фолькоф, поверь мне, брат.
– Чушь, – возразил солдат, – что еще за оружие с порохом? Если ваше пороховое оружие тоньше ноги и пуля меньше сливы, то это безделица. Пушки – да, все остальное – баловство.
– Послушай, Фолькоф…
– Хватит, Роха, ешь спокойно, и вы ешьте, господа бродяги, я угощаю, – прервал его Волков.
Роха уткнулся в кружку с пивом, кажется, он сдался. И Винченцо Пилески был невесел, ел без аппетита, про запас, наверное. А вот молодой мастер не собирался сдаваться. Он не ел, смотрел на солдата и, чуть подумав, сказал:
– Из своего оружия с новым порохом я пробью вашу кирасу на пятидесяти шагах.
Все перестали есть, молчали, глядели на Волкова. Тот начинал злиться из-за ослиного упрямства этих людей.
– Из какого-такого своего оружия ты пробьешь мою кирасу? – четко выговаривал он слова с заметным раздражением.
– Он сделал мускетту, – пояснил Роха. – Когда я только записался в терцию, у нас начинали их делать, но их мало было. А сейчас стали появляться и здесь.