Но его вниманием полностью завладела коробка, особенно когда он достал два огромных пакета с конфетами.
— Охренеть.
— Надеюсь… ты любишь такие.
Слушать, как он восторгается моими подарками, было немного неловко. Ведь я мог только смотреть. Но потом я сосредоточился на его лице — на широкой улыбке и сияющих теплым светом глазах — и вспомнил, что у него никогда не было бойфренда или просто по-настоящему близкого друга. Отныне эта роль принадлежала мне.
— Конечно, люблю, это ж конфеты! Надо будет их спрятать, иначе местные сволочи вмиг их сожрут. — Покопавшись в коробке, он вытащил десять пачек влажных салфеток. — В детских салфетках ничего сексуального нет, но черт, здесь они нужны нам как воздух. Спасибо тебе.
Внезапно мне захотелось дотянуться сквозь монитор до коробки и забрать ту долбанную собаку. Зачем я купил ее? Гаррет не походил на любителя мягких игрушек. Вот прямо совсем. Но я, как влюбленная школьница, зачем-то отправил ее. Блин-блин-блин.
— Гаррет, послушай...
Он достал носки и футболки.
— Супер! Мне их всегда не хватает. Ты узнавал, что нужно солдатам, угу?
Кусая губу, я смотрел, как Гаррет с восторгом перебирает игры, среди которых был и новенький шутер, и наконец на дне коробки осталась только плюшевая собака, упакованная в оберточную бумагу. Я услышал, как она зашуршала, когда Гаррет нащупал ее.
— Что там?
— Ничего… просто оберточная бумага, — промямлил я. — Так как тебе игры?
— Оберточная бумага? — проигнорировав мой вопрос, повторил он. — Нет, там что-то еще.
Он вытащил сверток, и я, приготовившись к удару неловкости, вжал голову в плечи.
***
Гаррет
Судя по мягкости завернутого в бумагу предмета, там скорее всего была плюшевая игрушка. Я улыбнулся. Что он прислал? Может, плюшевую версию какого-нибудь монстра из нашей любимой игры? Или своего орка, чтобы тот сидел у меня над кроватью, излучая угрозу, как в катакомбах?
— Сейчас поглядим…
Я разорвал бумагу, и на меня уставилась игрушечная копия моей хмурой персоны. В форме собаки. Сначала я просто склонил голову набок и задумался, почему он выбрал именно пса. Но потом до меня дошло, и я расхохотался.
— Ты запомнил тот разговор! О черт, теперь я просто обязан найти для тебя красного пандомедведя. Кем бы ни был этот чертов придуманный зверь. — Кай не ответил, поэтому я поднял взгляд и обнаружил, что он весь съежился. — Кай, сделай лицо повеселее, а то расстроишь моего нового друга. Он, кстати, будет теперь тусоваться с моим Медоедом.
— С медоедом?
— Угу. — Я показал на самодельную полку над койкой. На ней гордо сидел крайне уродливый плюшевый медоед. — Сестра прислала его, потому что «медоеду все похер». — Я хмыкнул. Знает ли он этот мем? — Теперь у него появился приятель. Пусть охраняют меня, когда я буду дрочить.
Теперь рассмеялся и Кай. Его смех, громкий и чуть-чуть нервный, звучал иначе, чем на твиче, и он сразу прикрыл рот рукой.
— Тебе правда понравилось?
— Конечно. Мне очень приятно, что ты запомнил мой ответ на вопрос. Я воспринял его уж слишком серьезно.
— Нет! Ты дал отличный ответ. Он многое рассказал о тебе.
Как же, отличный… Скорее, он прозвучал, как ответ стереотипного армейского хвастуна. Из тех, что строят из себя мачо и делают фотки, на которых позируют с автоматом, чтобы вывесить их в инстаграм.
— Как думаешь, стоит сказать парням, что мой виртуальный бойфренд прислал мне посылку? — Я прекратил аккуратно раскладывать подарки на полке и повернулся к экрану. Кай, все еще красный, жевал уголок нижней губы. — Эй. Я пошутил.
Он сел так, как садился всегда, когда испытывал дискомфорт — как бы завернувшись в себя: подтянув колени до подбородка и обняв ноги руками. Я понятия не имел, как у него получалось так складываться, но его гибкость постоянно интриговала меня.
— Слушай, я не то чтобы всерьез попросил тебя стать… моим бойфрендом. Или… черт. Я не знаю. Давай забудем, окей?
— Нет, подожди, — быстро вымолвил Кай. — Я не напрягся. Просто это...
— …странно? Пугающе? — Наверное, правильней было бы отвернуться и дать ему время подобрать слова самому, но я просто не мог. Его внезапная скованность вызвала у меня автоматическое желание утешить его. Не то чтобы я любил или умел утешать. Мою способность сочувствовать можно было сравнить с подтиранием задницы наждачной бумагой. — Кай, если в видеочате тебе некомфортно, давай общаться в обычном. Я знаю, ты привык к определенным границам. Мне не следовало давить. Просто мне ужасно захотелось поговорить с тобой. По-настоящему.
Кай покачал головой. Потом наклонился вперед и посмотрел на меня так просяще, что мне отчаянно захотелось дотянуться до него сквозь монитор и коснуться лица. Хотя бы раз.