Авраам (делая к Предводительнице шаг): Вот и отправляйся к ним, дура…
Предводительница (быстро обернувшись): Что?
Авраам: Я сказал, чтобы ты отправлялась в Ад. (Закалывает Предводительницу). В Ад…
Короткая пауза. Повалившись на Авраама, Предводительница обнимает его за шею.
Предводительница: Я умираю.
Авраам: Если это новость, то неплохая.
Предводительница (издали): Цып, цып, цып… (Умирает).
Короткая пауза, во время которой Авраам держит тело Предводительницы, не давая ему упасть, затем медленно опускает его на землю.
(Негромко). Цып, цып, цып… (Пятясь, садится на стул).
Небольшая пауза.
(Негромко). Ну, вот и все… Наверное, следовало бы сказать что-нибудь подходящее к случаю… Какую-нибудь прочувственную глупость… Что-нибудь вроде того, что все истины смертны, а некоторые из них смертны безо всякой надежды на воскресение… Возможно, что у кого-нибудь это вышибло бы из глаз слезу… (Издалека). Цып, цып, цып, цып… (Смолкает).
Долгая пауза, в завершении которой Авраам поднимается со стула и молча оттаскивает тело Предводительницы за ширму.
(Вернувшись, подбирает валяющийся на земле Справочник. Опустившись на стул, листает его и бормочет). А, старые друзья… Зиббель Марк… Зиббель Михаил… Зиббель Моника… Зиббель Николай… Зиббель Павел… Зиббель Петр… Все Зиббели мира, из которых ни один не подозревает, что все они осиротели сегодня в начале второго часа пополудни. (Захлопнув Справочник). Бедное дурачье. Пройдет тысяча лет, а потом еще столько же, а они все так же будут пить, есть и рассуждать о достоинствах человека, не подозревая, что все они только говорящие тени, которых не разглядишь даже в самый сильный микроскоп… Покойтесь с миром! (Швыряет Справочник на землю).
Небольшая пауза. Погрузившись в свои мысли, Авраам молча смотрит перед собой.
(Возвращаясь, решительно). Что ж. Хорошо. Хорошо. Разве я спорю? Раз порядок требует от нас, чтоб мы чесали языком над мертвым телом, то я скажу о том, что мне кажется сейчас самым важным и что, наверняка, уже не будет казаться таким завтра. (Поднимаясь, становится на стул, негромко). Я скажу, что когда нет цели, то некуда спешить. А когда некуда спешить внутри все успокаивается и сердце становится мягким и податливым как воск, потому что оно понимает, что ты уже пришел. А если ты уже пришел, то место, куда ты пришел, называется Домом. Это бесспорно, хотя и не совсем точно. Человек – это существо, которое всегда имеет Дом, что выгодно отличает его от прочих тварей. Например, от ангелов, у которых в голове одни только славословия. Если же, допустим, у тебя есть Дом, но он тебе не нравится, то ты строишь себе новый, используя свое неудовольствию как строительный материал и получая взамен нечто более или менее годное для проживания. А если тебя изгнали прочь, то ты строишь Дом из своего изгнанья и в нем живешь вовсе не чувствуя себя изгнанником. А если тебя связали и бросили в тюрьму, то ты складываешь Дом из своих мытарств и несчастий, тогда как если у тебя умер сын, ты выстроишь его из своего отчаянья, слез и бессонницы. Нет ничего под солнцем, из чего можно было бы помешать человеку выстроить свой Дом. Из радости, из оставленности, из предательства. Даже из пустословия. Из позапрошлогодних мыслей. Из глупости. Из радости по поводу новых башмаков. Из ночи, проведенной с какой-нибудь девкой. Из любой дряни, которая подвернется по дороге. Человек – это скотина, которая всегда мечтает устроиться комфортно и поэтому готова строить себе дом из чего угодно, хоть из хрипов своей умирающей матери. Из дыма крематория. Из несостоявшейся жизни. Поэтому что же отсюда следует, Авраам? Во-первых, наверное, то, что самое простое есть, вместе с тем, и самое трудное. А во вторых то, что для того чтобы постичь во всей полноте всю эту нелепость и сбросить ее с себя, как сбрасывают грязную одежду, следует сначала умереть, потому что именно смерть дает нам возможность стать воистину бездомным и не нуждающимся ни в каком доме, – мысль, разумеется, не новая, но от которой по-прежнему перехватывает дыхание и сводит судорогой позвоночник… У тех, конечно, кто понимает…