Халев (бесшумно появляясь среди камней): Я здесь.
Иешуа (отшатнувшись): Святое имя… Я думал, это демон… Ты меня напугал, Халев.
Халев: Прости, я не хотел… Ты ведь лучше меня знаешь, что первое, чему должен научиться воин, это прятаться так, чтобы никто не видел его даже на расстоянии меча… Вот я и спрятался…
Иешуа: Я заметил. (Озираясь). Что, никого?
Халев: Как видишь. Но надежда еще есть. Хоть с каждым вздохом ее все меньше …
Иешуа: Ты о чем?
Халев: О том, что если женщина придет когда-нибудь вовремя, то это будет чудо.
Иешуа: Не беспокойся, она придет.
Халев: Посмотрим.
Иешуа: Придет, придет. Не сомневайся… И не одна она.
Халев: Вот это новость… А кто еще?
Иешуа: Я попросил прийти сюда Аарона.
Халев: Аарона?.. Эту старую лисицу?.. Зачем он нам?
Иешуа: Не торопись, Халев… Если кто-то нам и нужен, так это он.
Халев: Я ему не верю, Иешуа. Он похож на песчаную лисицу. Нос вечно по ветру, а глаза всегда разглядывают тебя так, словно он прикидывает, сколько ты потянешь в пересчете на муку или шерсть.
Иешуа: Значит, мы знаем, что от него можно ждать, а это совсем не мало.
Халев: А по мне, так доверять можно только своему мечу… Раз, и готово!.. Вот уж кто никогда не скажет – "извини, Халев, я имел в виду совсем не это".
Иешуа: Мечом ты, конечно, можешь что-то завоевать, Халев, но удержать завоеванное, это надо предоставить Аарону и таким, как он. Тем, кто ловит не сетью, а словами, и не размахивает мечом, принуждая страхом, а делает так, что человек начинает думать, что он сам сделал свой выбор… Тут надобно уменье.
Халев: Посмотрим. Посмотрим. Посмотрим. (Подходя к разлому и вглядываясь вдаль). Видал, какой отсюда вид? (Негромко). Отсюда хорошо бы ударить двумя отрядами. Сначала под прикрытьем тех холмов, подобраться незаметно в сумерках, когда еще можно различить в темноте дорогу, а ранним утром, когда тебя никто не ожидает, двумя отрядами, чтобы не мешать друг другу, стремительно спуститься вниз и соединиться перед воротами Иерихо, чтобы проверить, так ли они хороши, как о них рассказывают…
Иешуа: Надеюсь, так и будет.
Халев: Никаких сомнений!.. Свалимся им на голову, как орел на куропатку…(Негромко). Вот только одного я не могу понять, зачем он столько лет таскал нас по пустыне, когда мы могли бы уже давно дойти до моря, все сметая на своем пути и славя святое имя Крепкого!
Иешуа: Ты знаешь это сам, Халев. Мы были не готовы.
Халев: По-твоему, готовность определяется количеством оружия? Или, может быть, количеством копейщиков или умелых лучников?.. Ты сам солдат, Иешуа, и не хуже меня знаешь, что готовность, это то, что Крепкий вкладывает тебе в сердце, когда ты бежишь на врага и тебе нет дела до того, что он превосходит тебя в трое или в четверо и, засыпая тебя стрелами, мчит на тебя на железных колесницах, которые сеют смерть и разрушения… Нет, нет, Йешу, тут что-то другое. (Понизив голос). Недаром, всякий раз, когда я его вижу, то чувствую, как им владеет страх, которым он не делится ни с кем… Страх, который несет его прочь от обещанной нам земли, как будто там его ждет что-то ужасное… Так, словно им овладели демоны, которые хотят чтобы Израиль не получил свою награду и сложил свои кости в пустыне… (Помедлив). Вчера я спросил его, когда же, наконец, мы перейдем этот проклятый Йордан? И знаешь, что он мне ответил?.. Он сказал мне, что нам некуда торопиться, а потом добавил, что когда-нибудь придет время, когда я буду с тоской вспоминать те дни, когда мы жили в пустыне и не знали, чем отличается золото от меди… Неплохо, правда?
Иешуа: Мы уже говорили с тобой об этом, Халев. Зачем повторяться? Все решено. Прошли двенадцать заходов солнца, а он не распорядился даже начать приготовления, а это значит, что слово теперь за нами.
Халев: Десять тысяч слов, Иешуа!.. По числу наших стрел, которые ждут своего часа!.. (Негромко). Знаешь, с тех пор, как мы с тобой решили довести дело до конца, время стало ползти, едва передвигая ноги, словно старая черепаха, которая ищет места, где бы ей умереть… Мне это тяжело, Иешуа. Как будто я толкаю перед собой тяжелый камень или двигаюсь по колено в песке.
Иешуа: Терпи. Скоро оно помчится, как орел, который завидел добычу. Или как дикая лошадь, напуганная криками загонщиков…
Халев: Я жду этого, просыпаясь каждое утро и думая с тоской, что вот пришел еще один день, в котором снова не будет ни свиста стрел, ни хрипов умирающих, ни запаха горящих домов… Где смерть не будет испытывать наше мужество, а Крепкий идти перед нашими копейщиками, указывая путь… (Нетерпеливо, озираясь). Ну?.. И где же она, наконец, твоя Сепфора?