Толстолицый, широкозадый хозяин склада, увидев в воротах хамалбаши, сразу все понял. Тот стоял, заложив руки за спину и сдвинув брови; кончики его усов нервно подергивались.
— Здорово, ага! — подошел к нему хозяин.
— Что это? Что здесь происходит? — не отвечая на приветствие, зло спросил хамалбаши.
— А что такое?
— Ты, я вижу, нанял чужих грузчиков. А как же наш уговор? Разве не мои ребята должны были работать завтра с утра за две с половиной лиры за тонну?
Рефик-бей, понимая, что ему не отделаться шуточками, взял хамалбаши под руку и повел его на склад:
— Это, конечно, работать должны были вы, но…
— Что «но»? — не дал ему договорить хамалбаши.
— После вас пришли вот они и сбили цену. Ничего не поделаешь — торговля!
— Торговля торговлей, но разве это достойно настоящего мужчины, Рефик-бей?
— Говорю же тебе, дружочек, торговля. А достойно, не достойно — ты это брось. Эти парни на тридцать курушей взяли дешевле. А как поступил бы ты на моем месте?
Наверное, он поступил бы так же, как и Рефик-бей.
— Ты же не сдержал слова! — не сдавался старшина.
Рефик-бей, пропустив это замечание мимо ушей, сунул руку в карман желтых парусиновых брюк.
— Каждый резаный баран подвешивается за свою ногу, — изрек он и втиснул в руку хамалбаши деньги.
Хамалбаши краем глаза глянул на бумажку: «Эге, неплохо».
— А что я скажу грузчикам? — опросил он хозяина склада.
— Я же тебе сказал, арслан[97], каждый резаный баран подвешивается за свою ногу!
— А если они будут настаивать на своем?
— Ну и что? Не убьют же тебя!
— Ну, знаешь ли, голодная собака печь разнесет.
— В таком случае волков бояться — в лес не ходить.
…Сиверекиец сидел на тротуаре перед кофейней. Кепка с погнутым козырьком сдвинута на затылок. Он был твердо уверен, что хамалбаши наведет порядок.
— Наш хамалбаши — лев, а не человек, — говорил он, обращаясь к сидящему рядом парню из Болу. — Не то что Рефик-бей…
— Лев-то лев, да хвостом иногда виляет.
— Кто хвостом виляет? — заинтересовался другой грузчик.
— Да наш хамалбаши, — ответил парень из Болу.
Кто-то невесело засмеялся. Завтра утром у них должна быть работа. А вдруг хамалбаши не сумеет договориться с хозяином склада?
— Задерживается что-то, — вздохнул парень из Болу.
— Да, задерживается…
— Может, пойдем посмотрим?
— Куда, на склад? Зачем?
— Как зачем? — возмутился сиверекиец. — Может, он из-за нас подрался с хозяином и угодил в участок!
Довод сиверекийца показался убедительным. Могло и такое случиться.
Все следом за сиверекийцем направились к складу. Там все шло своим чередом. По-прежнему столбом стояла пыль и работали чужие грузчики: они наполняли плетеные корзины, взвешивали их и относили на баржу.
У весов стоял сам хозяин склада. Он сделал вид, что не заметил пришедших грузчиков.
— Нас здесь, кажется, не узнают, — заметил парень из Болу.
Сиверекиец оглядел своих товарищей… Никто не знал, как действовать.
— Что же делать? — спросил парень из Болу.
— Пойдем спросим, — предложил сиверекиец и вышел вперед.
Грузчики, один мрачнее другого, двинулись за ним.
Работа на складе приостановилась. У весов собрались любопытные, ждали, что же будет.
Рефик-бей испугался, но старался держаться, как подобает хозяину.
— В чем дело? Что вам надо? — сурово спросил он.
— Где наш ага? — раздался голос сиверекийца.
— Кто такой ваш ага?
— Будто ты и не знаешь, Рефик-бей? Может, ты и нас не знаешь? Мало мы на тебя работали? Мало твоего груза перетаскали?
— Вас я не знаю, — отрезал Рефик-бей. — А ваш ага приходил, мы с ним обо всем переговорили.
— На чем же вы порешили?
— Это уж у него спросите. Ну, теперь давайте проваливайте, не устраивайте здесь толчею в рабочее время.
— А где он сам? — не унимался сиверекиец.
— Я у него управляющим не состою, откуда мне знать?
— Значит, завтра нам работы не будет?
— Нет.
В кофейню возвращались с опущенными плечами, словно надломленные. Казалось, дотронься — заплачут.
Никто не проронил ни слова. Сиверекиец тоже приуныл, но плакать он не станет; от слез можно и глаз лишиться. Подперев голову рукой, он запел:
Голос у него был густой, сильный. Товарищи, обычно подбадривавшие: «Молодец, сиверекиец!», «Здорово, парень!», на этот раз не произнесли ни звука.
Сиверекиец вдруг оборвал песню. Встал. Сорвал с головы покрытую ржавчиной кепку, в сердцах выругался и шмякнул кепку о мостовую. Опять никто не проронил ни слова. Все сидели на тротуаре перед кофейней, каждый погрузившись в свои невеселые думы.