— Не знаю уж, что тебе и сказать. Ведь тут наверху обязательно должен дежурить хотя бы один детектив.
Знаешь, ты лучше поговори об этом с лейтенантом. Мне чертовски не хотелось бы портить кому-то выходной.
— Ладно, я переговорю с лейтенантом. А пока, может быть, Мисколо посидит там у вас?
— Да, попроси пока его. Так какая, ты говоришь, это больница?
— Главная городская.
— Немедленно выезжаю туда. Большое спасибо, Дейв.
— Хорошо, — сказал Мэрчисон и повесил трубку.
О’Брайен, опустив трубку, выдвинул верхний ящик стола, достал оттуда револьвер, пристегнул кобуру к поясу, набросил пиджак и шляпу и театрально раскланялся с пустой комнатой. Сбежав вниз по лестнице, он помахал рукой сидевшему там Мерчисону и выбежал на залитую октябрьским солнцем улицу.
Да, неплохое начало у этой недели, ничего не скажешь.
Понедельник — день тяжелый.
Глава 10
Терри Гленнон был задержан в четыре часа дня. К этому времени в дежурном помещении успела собраться уже целая компания здоровенных детективов, которые с напускным безразличием приглядывались к парнишке в наручниках, требовавшему объяснения, за что это его приволокли в участок.
Боб О’Брайен, который взял на себя роль самого любезного из полицейских, приступил к объяснениям: Мы приволокли тебя в полицейский участок потому, что мы считаем, что именно ты вместе со своими дружками избил сегодня до полусмерти одного из наших полицейских. Надеюсь, ты удовлетворен ответом?
— Я не понимаю, о чем вы говорите, — сказал Гленнон.
— Я говорю о полицейском в ранге детектива, которого зовут Мейером Мейером, — любезно продолжил свои пояснения О’Брайен. — Сейчас он находится в Центральной городской больнице, где ему оказывают помощь. Он получил множество ссадин, кровоподтеков, подозревают также сотрясение мозга. Ну, как — картина постепенно проясняется?
— И все равно — я не знаю, о чем вы толкуете.
— Ну, что ж, прекрасно. Можешь играть в молчанку, — сказал О’Брайен. — Времени у нас достаточно. Во время ленча я съездил в больницу, и Мейер сам сообщил мне, что сегодня он нанес визит на квартиру Гленнонов, где молодой парень по имени Терри Гленнон очень рассердился на то, что детектив Мейер позволил себе разговаривать с его матерью. Мать, по словам Мейера, отпустила несколько саркастических замечаний по поводу некоторых друзей ее сына. Понимаете, о чем идет речь, Гленнон?
— Да, я помню, как он приходил.
— Вот видите, а, может, вы теперь постараетесь припомнить, куда это вы пропали после того, как ваши дружки напали целой группой на Мейера?
— Никуда я не пропадал. Я гулял себе в своем квартале. А кроме того, ни на кого я не нападал — ничего подобного не было.
— В вашем квартале тебя не было, Гленнон. Мы разыскивали тебя с самого полудня.
— Ну, я прошвырнулся немножко, — сказал Гленнон. — Ну и что из этого?
— Ничего особенного, — вмешался в разговор Карелла. — Каждый имеет право прогуляться. Закон этого не запрещает. — Он мило улыбнулся и спросил. — А куда ты направился после того, как вышел из дома, припомни-ка, Гленнон?
— Я пошел в центр.
— И куда именно ты пошел в центре? — спросил Уиллис.
— Я зашел в кондитерскую.
— В какую именно кондитерскую? — спросил Браун.
— В ту, что на углу.
— И сколько ты там пробыл? — спросил Ди-Мэо.
— Не знаю. Час, а может — два. Откуда мне знать?
— Да, лучше было бы припомнить поточнее, — сказал О’Брайен. — Зачем вы избили Мейера?
— Я никого не избивал.
— А кто избивал?
— Не знаю.
— Ты когда-нибудь слышал о Клер Таунсенд?
— Да.
— Где и когда?
— Мать моя говорила о ней. И этот полицейский, который приходил к нам, тоже о ней справлялся.
— Сам ты с ней знаком?
— Нет.
— А знаешь человека по имени Джо Векслер?
— Нет.
— А Энтони Ла-Скала?
— Нет.
— А Герберта Лэнга?
— Нет.
— Зачем ты избивал Мейера?
— Я никого не избивал.
— А почему твоей матери не нравятся твои дружки?
— Откуда я могу знать? Можете спросить у нее самой.
— Ее-то мы обязательно спросим. Но сейчас я спрашиваю об этом тебя.
— Я не знаю, почему она их не любит.
— Ты состоишь в какой-нибудь банде, Гленнон?
— Нет.
— Значит, вы там у себя называете это клубом? И как же называется ваш клуб, а, Гленнон? Клуб атлетизма и светского общения, да?
— Нигде я не состою. И ничего никак не называю, потому что нигде не состою.