- Почему ты их боишься? – рассмеялась Анна.
- Я патологический чистюля, - серьезно сказал Маркус. – А в общественных туалетах полно грязи, будто люди забывают о том, что такое чистота, на миг возвращаясь к примитивным инстинктам. Меня это раздражает, как раздражают и «писунчики».
- Писунчики? – улыбнулась девушка. – Кто это?
- Сама посмотри, - уклончиво ответил мужчина, указав рукой в сторону прохода, где стояла очередь из четырех человек. – Самолет не успел подняться, а они уже бегут в туалет, будто этого было нельзя сделать в аэропорту. Из-за писунчиков туалет в самолете превращается в свинарник. Вот и весь секрет, Анна. С поездами куда хуже, но там, по крайней мере, земля близко. Можно смириться с туалетом.
- И ты никогда… - смутилась Анна, пытаясь донести свою мысль до удивленного Маркуса, который рассмеялся, поняв, что она хотела сказать.
- Никогда. Я терплю до последнего, - хмыкнул он. – Не всегда здорово быть чистюлей. Это вызывает порой определенные сложности.
- И все? Только из-за этого?
- Не только. Но раз мы завели тему, которая отвлекает меня от фобии полетов, я не против её продолжить. Я вырос в приюте, а там требования к чистоте весьма суровы. Я бы даже сказал, жестоки. Моего приятеля, Филиппа, однажды наказали за то, что он испачкал рубашку, пролив на нее маленькую каплю подливки. За это его на сутки заперли в карцере. Да, у нас был карцер, - усмехнулся Маркус, откидываясь в кресле. – Когда Фил вернулся, то принялся наводить порядок у себя в шкафчике, а каждую свободную минуту посвящал его протирке влажной тряпкой. Потом он всегда аккуратно складывал свои вещи, шов к шву, и также аккуратно заправлял постель, на которой никто из нас не видел ни единой складки или пылинки. Последствия такого поведения были грустными. Филипп повернулся на чистоте. Он приходил в ярость, если замечал, что кто-то нечаянно мусорит рядом с его кроватью, двадцать раз на дню мыл руки и три раза чистил зубы. После завтрака, обеда и ужина, соответственно. А потом исчез из приюта. Интересно?
- Да, - сглотнула тягучую слюну девушка, завороженно слушая Маркуса.
- Мы по наивности думали, что Фил нашел семью, а правда оказалась банальной. Оказывается, он чуть не забил до смерти одного из наших табуретом за то, что ему под подушку положили шоколадную конфету. Не подумай. Обычную конфету в фантике, которая пролежала под подушкой весь день и ожидаемо растаяла под вечер. Фил, увидев, как изгадили его кровать, пришел в ярость. Ребята, испугавшись, указали на виновника. Его-то он и подкараулил в приютском туалете. А дальше скандал и перевод в более жесткое учреждение. А малец всего лишь хотел с ним конфетой поделиться. Мы были дружными ребятами и о такой подлянке никто бы не додумался. Но Фил решил иначе. Говорят, что когда его увозили, он кричал, что за ним придут крысы. Крысы, которые не любят грязнуль. Крысы из карцера. Однажды я их увидел. Ночью, когда все спали, я пошел в туалет и увидел эту здоровенную лошадь с кривыми зубами и горящими глазами. Она сидела в центре туалета и смотрела на меня. А я смотрел на нее и боялся пошевелиться. Потом медленно развернулся и ушел, дав себе зарок, что никогда не буду мусорить. А утром, когда я проснулся, то увидел, что у меня на руке две дырки. Следы от зубок крысы. Вот смотри, - Маркус оголил предплечье и показал девушке руку. Анна заинтересованно склонилась, а потом взвизгнула, когда мужчина резко схватил ее за плечо.
- Господи, Маркус, - прошептала Анна, утирая пот со лба. – Ты невероятный ебанько.
- Прости, - улыбнулся он. – Ты так внимательно слушала, что я не удержался. Зато Патрику все равно, кто тут орет рядом с ним.
- Его и пушкой не разбудишь. Олег рассказывал, что однажды он уснул во время одной перестрелки, а когда проснулся, то увидел, что в двери машины со стороны водителя четыре дырки. Три из них в считанных миллиметрах от ноги, а четвертая сильно поцарапала левую ногу. Правда, Патрик этого даже не заметил. Но твоя выходка, это нечто. Значит, это выдумка?
- Нет. Только последнее предложение, - хмыкнул Маркус. – Никто меня не кусал, но я наотрез отказался ходить ночью в туалет и боялся попасть в карцер. Безумный Фил до сих пор стоит у меня перед глазами. Теперь ты знаешь, почему я такой чистюля.
- Знаю. Знать бы еще, что делать с этим знанием, - рассмеялась девушка. – Зато мое детство было скучным и однообразным. Но тебе будет скучно слушать об этом.
- Кто научил тебя колоть «железо»? – тихо спросил Маркус, засовывая книгу в углубление впереди стоящего кресла, где мирно спал какой-то пассажир.
- Отец, - вздохнула Анна. – Он производил «железо» и он же тестировал его на предмет хрупкости. Знаешь, Маркус, мое детство было расписано по часам и секундам на годы вперед. Я посещала балетную школу, двух репетиторов по английскому и французскому языку, училась играть на скрипке, а в свободное время колола «железки», которые штамповал отец. А он их делал на совесть. Иногда даже сам не мог справиться и вызывал кого-нибудь из своих друзей, чтобы они нашли уязвимые места. Тут ему и пришла идея обучить меня. А я хотела играть в куклы, гулять с подругами, смотреть мультики… Но вместо этого царапала себе до крови пальцы, получала подзатыльники и училась, училась, училась. Пока однажды не расколола особо сложный экземпляр, который даже отцовские друзья не смогли вскрыть. Ты бы видел, с какой радостью отец на меня смотрел в тот день.
- Если тебе неприятно, давай закроем тему, - поспешил вставить Маркус, когда Анна умолкла и открыла бутылку с водой, чтобы смочить пересохшие губы.
- Все в порядке. Ты сам говорил, что мы семья. А в семье делятся даже такими фактами.
- Хорошо, Анна. Продолжай, - кивнул он, сложив руки на груди.
- Я почти закончила. Да, отец в тот радовался, словно я получила Нобелевскую премию. Он скептически хмыкал, когда я впервые сыграла ему один из «Каприсов» Паганини. Не высказал радости, когда я прочла Гюго на языке оригинала без помощи словаря. Зато «железо» вызвало у него какие-то чересчур радостные эмоции. Он был странным человеком. Он любил свое дело, любил меня, дал мне прекрасное образование. Но очень глупо погиб.
- Поделишься?
- Да. Одна из проданных «железок» оказалась вскрытой в рекордный срок, а её владелец, какой-то крупный торговец «мукой», ночью пришел в дом отца и снес ему полголовы из обреза. Отцовские друзья его потом нашли и наказали. Но мне было плевать. Отца-то не вернуть. А я… я была обычной девочкой, не приспособленной к жизни на улице. Пришлось подстраиваться. Пока меня не нашел старый друг семьи, Уго. Он взял меня к себе, познакомил со своей дочкой, а когда я окончила университет, дал работу. Колоть «железо», как ты выразился. Самое забавное в этом то, что я полюбила эту работу, хотя раньше попросту ненавидела эти огромные, холодные ящики. Знаешь, почему я полюбила новую работу, Маркус? – спросила Анна, заглядывая мужчине в глаза. Тот покачал головой, ожидая продолжения. – Внутри «железо» оказалось горячим. Оно приносило радость и богатство. Тогда-то я и поняла, к чему на самом деле меня готовил отец. Весь этот балет, скрипка и репетиторы были обычной ширмой. Он готовил преемницу, которой оказалась его дочь.
- Спасибо за открытость, Анна, - тихо произнес Маркус, когда девушка закончила.
- И тебе спасибо. Твои крысы куда ужаснее, - засмеялась та и, зевнув, прикрыла рот ладошкой. – Надо поспать. Тебе тоже.
- Доброй ночи, - задумчиво произнес мужчина и, дождавшись, когда девушка закроет глаза, тихо вздохнул. Он вновь подумал о Ларе, о ссоре и тысячах километров, которые их разделяли.
Глава девятая. Приговор.
Маркус проснулся от того, что колеса самолета жестко ударились о бетон посадочной полосы. Зевнув, мужчина сладко потянулся, улыбнулся и повернулся в сторону своих спутников. Патрик тоже проснулся и теперь массировал затекшую шею. Анна слушала музыку, по-прежнему не открывая глаз. Кивнув ирландцу, Маркус посмотрел в иллюминатор и скривился, заметив, что по толстому стеклу стекают жирные капли. Китай встречал путешественников холодной и дождливой погодой.