Скитер прищурился, потом улыбнулся ледяной, дикарской улыбкой, от которой у Маркуса, мужественно стоявшего наготове рядом с ним, по коже побежали мурашки.
— В чем дело? — спросил он на латыни.
Скитер покачал головой; движение это показалось ему странно непривычным без касающихся ушей волос.
— Ждем. Почти время.
Уличные попрошайки продолжали клянчить милостыню своими жалобными голосами. У некоторых не хватало рук или ног, тут многие были — или притворялись — калеками, возбуждая жалость в тех, кто мог бы кинуть им монету. Скитер отвернулся, рассчитывая момент, когда паланкин поравняется с ним. Когда тот находился почти напротив входа в винную лавку, в его бритом черепе родился знакомый звук-который-не-был-звуком.
Три… четыре… ну!
Скитер швырнул прямо на середину улицы целую пригоршню блестящих золотых монет. Попрошайки бросились к ним, мгновенно образовав непроходимую кучу-малу. Рабы, тащившие паланкин, оказались в самом центре этого безобразия. Носилки угрожающе накренились. Один из рабов оступился, и носилки полетели на землю, сопровождаемые женским визгом.
— Давай! — рявкнул Скитер и рванул с места, огибая смятение. Сопровождаемый по пятам Маркусом, ворвался он в винную лавку «Путешествий во времени». Он отшвырнул в сторону охранника у звуконепроницаемой двери, распахнул ее и внесся внутрь дьяволом, которого ничто уже не могло остановить. Маркус не отставал. Поток вновь прибывших как раз начал выплескиваться в лавку из Врат, но Скитер продрался и через них, не обращая внимания на возмущенные возгласы (в том числе и со стороны гидов «Путешествий»). Он оглянулся, убедился, что Маркус все еще рядом, схватил его на всякий случай за руку и рыбкой бросился в проем. Ощущение падения было не сравнимо ни с чем: едва его тело миновало отверстие Врат, он рухнул на стальную решетку платформы и покатился по ней, пока не остановился, врезавшись в парапет.
Прямо в него врезался, остановившись, Маркус.
Почти сразу же взвыли сирены. Скитеру было наплевать.
Сделано!
Только тут он едва не задохнулся от разом свалившихся на него новых напастей. Ему придется заплатить жуткий штраф — ведь он прорвался через дорогие платные Врата дважды, плюс штраф Маркуса, ибо Скитер, не колеблясь, намеревался взять ответственность на себя — в конце концов не по его ли вине Маркусу так не повезло?
— Пошли, — произнес он почти спокойным голосом. — Пожалуй, нам лучше пойти и покаяться Майку Бенсону сразу же, пока на нас не надели наручники.
Глаза Маркуса вспыхнули на мгновение испугом — странное дело, Скитер понял, что тот боится за него, а не за себя, — потом он кивнул и, болезненно морщась, поднялся с решетчатого настила. Скитер тоже встал, вцепившись в перила. В толпе под ними разгневанной горой возвышался Майк Бенсон. Со всех сторон к пандусам уже спешили парни из службы безопасности. Скитер вздохнул, потом начал спускаться прямо к Бенсону. Маркус молча шел следом.
Возвращение Маркуса и Скитера стало настоящей сенсацией даже на ВВ-86, где всегда находилось что-нибудь достаточно экзотическое, чтобы судачить об этом. Но их возвращение, да вдобавок совместное — ни о чем подобном на Вокзале еще не слыхали. Чтобы парень из Верхнего прорвался сквозь Врата, пропадал целый месяц, а потом прорвался обратно, таща с собой пропавшего Нижнего? Это стоило того, чтобы обсасывать так и этак, без конца, поздним вечером или ранним утром — что, впрочем, мало отличалось друг от друга в ровном, никогда не гаснущем свете фонарей Общего зала. Все гадали — и, само собой, заключали пари, — как долго Маркуса со Скитером продержат в одной из не слишком комфортабельных камер Майка Бенсона.
Еще больше пари заключалось по поводу даты, когда Майк Бенсон даст Скитеру пинка под зад, отправляя его через Главные Врата в руки тюремщиков Верхнего Времени.
Обитатели Восемьдесят Шестого ждали, делали ставки и спорили до хрипоты (нет, можно сказать, до смерти), пытаясь понять необъяснимое: зачем?
А у двери кабинета Майка Бенсона сидела, не пропуская никого ни внутрь, ни наружу, небольшая толпа молчаливых людей из Нижнего, включая Йаниру Кассондру и ее хорошеньких дочурок. Зачем они там сидели, в ожидании ли новостей или в знак протеста, — этого никто не знал. Достаточно было уже того, что, к удивлению местных жителей, выходцы из Нижнего Времени, считавшиеся всегда бессловесными чуть ли не дикарями, смогли организоваться настолько, что устроили тихую, но эффективную сидячую забастовку, которой гордился бы сам Ганди.
Разумеется, на этот счет тоже было заключено не одно пари.
В помещении для допросов изможденный, почти теряющий сознание от боли в раненом боку и бесчисленных ушибов, даже от мелких порезов на бритой голове (бронзовые бритвы не самым дружественным образом относятся к не привыкшей к ним коже), Скитер снова и снова повторял всю историю с начала до конца. Скитер так устал, что уже сбился со счета, сколько раз Бенсон заставил его пересказать свои приключения. Много. Много, много часов подряд. Все тело его молило о сне. Целительном, божественном сне. Он не знал, как долго он находится здесь, но, судя по покрасневшим глазам самого Бенсона, достаточно долго. Тот тоже с трудом боролся со сном.
Маркус, державшийся до последнего, был, невзирая на протесты, подвергнут допросу с применением психотропных средств, который Бенсон счел необходимым, дабы докопаться до истины. Как гражданин Верхнего Времени, Скитер находился в неприкосновенности для таких приемов, но на Маркуса эти законы не распространялись. Поэтому он тоже снова и снова повторял всю историю: свое повторное рабство, встречу с запертым в клетку Скитером и так далее. Все это настолько точно соответствовало рассказу Скитера, что, несмотря на усталость, тот твердо знал: Бенсон так и не поймал их даже на малейшем несовпадении. Повторив свой рассказ в последний раз, измученный усталостью и наркотиком Маркус просто выключился и мешком рухнул на стол. Одним словом, хорошенький прием устроил им Бенсон — пытку вместо радостной встречи с родными и близкими, которой оба так ждали.
— Ну, что дальше? — сумел выговорить Скитер распухшим, едва поворачивающимся в пересохшем рту языком. — Как насчет кипящего масла, черт подрал?
Он бы с радостью придушил Бенсона на месте голыми руками — если бы только мог пошевелиться. Но он знал, что, если попробует встать, просто брякнется на пол.
— Посмотри на него. — Скитер как мог кивнул на продолжавшего безжизненно лежать на столе Маркуса. — Готов укокошить нас обоих, да, Бенсон, только бы добиться своей чертовой правды? Тебе хочется убить меня, так ведь? Так ведь, Бенсон?
Странный огонек загорелся в изможденных глазах Майка Бенсона.
— Раньше — да, хотел. До этого вот. — Он тоже с усилием кивнул в сторону неподвижной, равнодушной ко всему (и к продолжающимся мучениям Скитера в том числе) фигуры Маркуса. — Я… так, ничего. Когда я носил еще значок в Сити, я таких крыс, как ты, за решетку охапками сажал. Вроде как мусор с земли сметал. — Он сел и не мигая уставился на Скитера. — Но это… — он снова кивнул на Маркуса, — это меняет все, так?
— Меняет, говоришь? — окрысился Скитер; голос его от усталости дрожал. — Разве я все еще не вор, Бенсон? Не крыса, как ты говоришь? Тут уж, Бенсон, что-нибудь одно. Или я вор чертов, или мне наконец удалось сделать хоть что-то достойное — что ты, будь ты проклят, ухитрился изговнять к чертовой матери.
Майк Бенсон устало потер руками лицо и глаза.
— Что-то мне плохо думается, — пробормотал он, к чему Скитер тут же добавил про себя: «Аминь, боров ты вонючий!» — Ага, — продолжал Бенсон сквозь ладони. — Это меняет дело, Джексон. Для меня по крайней мере. Уж не знаю, зачем ты сделал это, что тебе с этого, но твоя история убедительна и подтверждена вот им. — Он еще раз кивнул головой в сторону Маркуса.
Бенсон откинулся на спинку кресла, уронив обе руки на колени.
— Ладно, Скитер. Можешь идти. И твой приятель тоже. Я… гм… переговорю с ребятами из «Путешествий» насчет штрафов. Это у тебя была как бы спасательная миссия.
Скитер молча посмотрел на него. Бенсон залился краской и опустил глаза.