К такому разговору и к внезапному переходу на «ты», майор не был готов, и поэтому ответил банально.
– Мы просто знаем, что они актеры и не умирают по-настоящему, а кровь…
Дир Сергеевич недовольно замахал руками и тихонько загундел в нос.
– Нет, нет, нет, неправильно. Ведь если гибнет герой, Чапаев, например, мы переживаем, а некоторые даже плачут. Хотя мы знаем, что Бабочкин не утонет.
Майор подвигал бровями, изображая работу мысли, потом слегка развел руками – сдаюсь.
– А мне все объяснил маленький мальчик. Сын. Мой. Мишка. Когда я у него спросил… короче, он сказал, что эти герои второго плана, отдаваемые сюжетом на заклание главному герою, все они берутся из рекламы, понимаешь? Они одной персонажной крови. Такие же искусственные. Мы это знаем в душе, и мы никогда не любим героев рекламы. Нам их не жалко, даже когда они переходят в кино и гибнут пачками. Понятно?
Елагин кивнул.
– У вас очень умный сын.
– Был. Теперь уже хуже. Теряет непосредственность.
Это заявление майор комментировать не стал.
Дир Сергеевич несколько секунд молча смотрел на него. Потом опять заговорил, но теперь значительно медленнее.
– Знаешь, зачем я тебе все это рассказываю?
– Нет. – Майора намного сильнее любопытства мучило желание спросить – когда это мы перешли на «ты»?
– Не просто так, Александр Иванович.
Шеф, словно почувствовав, что немного хамит, чуть выправил положение. Все-таки «ты, Александр Иванович», это не так колет, чем голое тыканье.
– Я веду к теме нашего предыдущего разговора. Я не забыл, как ты, наверно, надеялся. Скажи, надеялся, думал, что у Дира-командира семь пятниц на неделе.
Елагин стал смотреть на одноглазую рыбу на стене.
– А суть в том, что я видел, по телевизору видел, этих наших воинственных хохликов. Как их отправляют на поддержку пиндосам. Отличное словечко, правда? Так наши ребята звали американцев на Балканах. Так вот, Александр Иваныч, у меня во время этой передачи появилось отчетливое ощущение, что это не живые люди, а телевизионное пушечное мясо. Бывают, ты ведь знаешь, такие пронзительные психологические миги, когда вдруг разом приоткрывается огромный кусок истины. Ты не ждал, а он обламывается тебе в личное пользование. Бывало?
Гость ничего не сказал, а хозяин вдруг гаркнул:
– Ника, чаю. – Посмотрел на майора. – А, может, кофе?
За кофейком философствование продолжилось.
– Я обратил внимание на то, как меняются с ростом капитализации нашего общества моды высших кругов. Для мужиков, по возрастающей: машины, дачи с саунами, самолеты, яхты. Для бездельных жен: фитнес-теннис, дизайн интерьера, коллекция собственной бредовой одежды, дизайн ландшафта, ну и там еще бог знает что. Так я решил шагнуть дальше и одновременно совместить женскую и мужскую линии. Понимаешь?
– Еще нет.
– А уже можно было бы, когда б ты был внимателен к моим построениям. Объясняю, я решил заняться геополитическим дизайном. Для начала подкоротим оселедец украинской демократии. Когда мои верные аллах-акбары вырежут роту хохляцких химиков, где-нибудь под Кербелой, вот тогда мы… – Дир Сергеевич остановился, в этом месте фонтан воображения ему изменил. Он сделал большой глоток и впился провинциально-демоническим взглядом в переносицу майора.
– Работать будешь?
Елагин тут же кивнул.
– Буду.
Дир Сергеевич перегнулся через ручку кресла и несколько раз шлепнул себя по бедру. Он был, кажется, в восторге.
– А я сомневался. Знаешь, зачем я позвал Рыбака?
– Знаю.
– Правильно, я был уверен, что ты чистоплюй и станешь вертеть мордой, не поймешь всего романтического веса предлагаемого замысла. И я провел с ним подготовительную работу.
– Как же теперь, шеф.
– А, как хочешь, можешь его расстрелять. Но лучше не надо. Мы воюем с хохлами, должен же быть у нас хотя бы один из них на службе.
Майор кивнул.
– Я больше вот о чем думаю, Саша.
Елагин сдержался, сам виноват.
– Я думаю о том, как мало воображения, полета у всех этих воротил, у Биллов Гейтсов. У человека шестьдесят миллиардов. Ну, будет сто шестьдесят. И что? Умрет, нечего вспомнить. И забудут о нем. И не помнит никто этих хапуг. Ротшильд – это имя собирательное. Ведь они не интересны миру по большому счету. Где размах, где!? А нет, чтобы замутить с такими денежками какую-нибудь всемирную аферу.
– Как Сорос? – Елагин сделал вид, что поддерживает разговор.
Дир Сергеевич сделал вид, что сплевывает.
– Что ты, Саша, это просто очень большой спекулянт. Я про другое, про влияние на человеческую историю, а то и на природу. Человеческую природу. Непонятно?