Повернувшись к окну, Елагин обнаружил, что оно совершенно запотело – вступил в работу новый коньяк. Майор, тихо матерясь, вытащил из кармана платок и брезгливо стал удалять со стекла влажный налет, как бы вымарывая отложившиеся на них мысли «наследника».
– Слушай, Елагин, а тебе не кажется, что для пьющих водителей надо выпускать машины с дворниками внутри, а? – Дир Сергеевич засмеялся своей шутке.
Джип снова закачало на внезапных асфальтовых волнах. Голова говоруна перекатилась вправо, потом влево, что-то в ней переключилось, и снова началось про «неньку».
– Вообще очень странно, ну вот прибалты, они маленькие, специально даже слово придумали – страны Балтии, потому что по отдельности их не видно, только если пучком. Стыдно опускаться до их геополитического уровня, а Украина опустилась. У них один способ стать собой – это враждовать с нами. Если они с нами дружат, они с нами сливаются, исчезают. А исчезать они не хотят, хотя и так есть химера. А знаешь, какой главный признак таких, мелких стран?
Рыбак вдруг повернулся на своем месте, что-то сигнализируя. А, просит опустить стекло. Елагин нажал кнопку. Прозрачная стенка стала опускать вниз.
– Главное, это отношение к свободе. Для стран мелких, цыплячьих, свобода – это всего лишь право выбирать себе хозяина.
– Приехали, – сказал Рыбак, чуть морщась от теплого, плотного спиртового духа, хлынувшего на его.
– Куда? – иронически поинтересовался «наследник».
– Надо решать, тут развилка, или мы сразу в изолятор, или сначала переночуем в Полтаве, а уж поутру… Что скажете, шеф?
Но шеф уже перешел из иронического состояния в состояние глубокого сна.
– Ночь, – сказал Елагин, – зря, думаю, съездим. Давай в койку.
– Направо, – скомандовал Рыбак водителю.
– Слушай, – сказал Елагин, – ты это не бери в голову, что я опустил занавеску. Чтоб не запотевало лобовое.
– А я так и подумал, – сказал Рыбак, не оборачиваясь.
– Русские плохие хозяева, русские плохие хозяева, так радовались бы, что мы над вами плохо хозяйничали. Теперь у вас другие господа, – произнес Дир Сергеевич, продолжая в то же время, несомненно, спать. Антиукраинские настроения продолжали его донимать даже на территории Морфея.
3
Выехали на рассвете. В штабную машину на место Рыбака переместился Бурда, поскольку именно он был добытчиком важной информации насчет полтавского изолятора. Утро было сырое, промозглое, но хотя бы не туманное. Украинская природа словно бы шла навстречу московским гостям. Ищете брата и начальника? Кали ласка.
– Ты карту взял? – спросил Елагин Бурду.
– И взял, и уже изучил.
– И что?
– Масштаб не тот.
– Что ты хочешь сказать?
– Нет там этой Нечипурихи.
– А что тебе сказал этот, ну, твой контрагент?
– Сказал, что от Полтавы километров сорок по шоссе, как его… вот мы на него сейчас и выруливаем.
– А какие еще координаты?
– Никаких больше, честно говоря. Доедете, сказано было, до Нечипурихи и там спросите, вот и все.
Елагин потер переносицу указательным пальцем, как будто когда-то прежде носил пенсне.
– И сколько ты ему дал?
– Сколько он объявил, столько и дал, – почувствовав концентрирующееся неудовольствие за спиной, Бурда быстро конкретизировал свой ответ: – Три.
Елагин не стал во второй раз тереть переносицу, покосился на лежащего в углу Дира Сергеевича и спросил у «штурмана».
– Тебя как зовут?
– Бурда.
– А имя?
– Все равно не запомните, зовите как все – Бурда. Я привык.
– А все-таки?
«Штурман» удивленно и немного испуганно обернулся.
– Так вы что, думаете, меня кинули. Никакого изолятора здесь нет?
Если бы было куда сплюнуть, майор бы сплюнул.
– Если бы можно было вернуться, я бы его нашел.
– Не говори ерунды, Бурда. Никогда тебе его не найти. Этот человек работал не на себя. Засланный казачина. Он направил нас сюда, чтобы вышвырнуть из Киева. Они не просто перед нами построили стенку, они куражатся.