— А видел кого-нибудь из знакомых? Ты видел Нулани?
— Да. — Суджи был крайне немногословен. — Думаю, я видел и ее дядю.
— Что? С ней? — встревожился Тео. Упоминание о дяде Нулани неизменно выводило его из равновесия.
— Нет. Я видел его уже на обратном пути. Он был с… другими людьми.
В полумраке комнаты, освещенной лишь наружной лампой, Суджи выглядел скованным и несчастным. И виной тому, чувствовал Тео, была не только усталость, но и тревога. Тревога и безнадежность.
— У тебя ничего не случилось? — в конце концов все же спросил Тео.
Может, у Суджи какие-то проблемы с родными? Тео скучал без него, но вдруг Суджи хочется побыть одному?
— Нет. Все хорошо. Капельку утомился, путь-то неблизкий. И вообще… Устал я смотреть на то, что здесь творится.
Вот когда Тео по-настоящему обеспокоился. Суджи не просто устал, он был до чрезвычайности подавлен. Вдвоем они допили пиво, под аккомпанемент жалобных голосов гекконов и тонкого писка москитов. В духоте ночи назревала гроза, и вскоре Тео отправился спать — как из-за близости непогоды, так и из-за Суджи, который явно не был расположен к беседе.
Дождь пошел незадолго до рассвета. Обрушился жаркими ломаными струями, синими искромсанными лентами, прозрачными водопадами. Пляж за окном спальни раздробился на фрагменты, окрашенные ливнем. Запахи рождались словно из лопнувших бутонов, напитывали воздух — бурые, как мокрая земля и плесень, зеленые, как гусеницы, горькие, как подорожник. Разбуженный запахами, Тео поспешил одеться, жадно вдыхая смесь ароматов дождливого утра — горячей влаги, насекомых, и гальки, и завтрака. Устроившись на веранде, он с наслаждением раскурил трубку. Суджи готовил яйца на лепешках. Судя по звукам из кухни, утро его успокоило. Ночная тревога растворилась. Вот и хорошо. Тео прислушивался к шипению кокосового масла на сковороде. Как долго он не видел Нулани — словно годы прошли с их последней встречи. А появится она теперь, лишь когда прекратится дождь.
5
Она прибежала как только смогла. Хотела пораньше, но задержали дождь, новость о том, что брат получил стипендию, и прищуренный, преследующий взгляд дяди. И все же она появилась — чуть влажные волосы растрепались от бега, на красном платье расплылись пятна от последних капель дождя. Верный своему обещанию, Тео ждал на веранде, с трубкой в зубах, старательно скрывая нетерпение. Нулани скользнула в калитку и остановилась, не замечая, что деревья осыпают ее крупными каплями. Она улыбалась.
— Ну? — Тео уже шел по дорожке. Все его тревоги испарились, едва он увидел ее. — Так и будешь здесь стоять?
Он протянул было к ней руку, но передумал и ограничился улыбкой. Дождь совсем перестал, листья деревьев переливались, будто усыпанные миллиардами крохотных бриллиантов. И день внезапно заискрил яркими красками.
— Ну? — негромко повторил Тео, ощутив легкое дуновение ее радости.
Нулани все улыбалась, не пряча восторга. Взяв его за руку, повела обратно к веранде, заставила сесть. Рассмеялась звонко, велев еще чуточку подождать. Вручила ему альбом с последними рисунками и побежала открывать картины. А где Суджи?
— Погоди! — крикнул Тео, но тут Суджи возник словно ниоткуда, и тоже сияя счастливой улыбкой, оттого что сэр вдруг переменился.
Суджи принес поднос с пивом для Тео и соком лайма для Нулани. Тут же стояла маленькая тарелка с манго. Тео отказался смотреть картины, пока Суджи и себе не нальет пива. Суджи ухмыльнулся. Сэр иногда совершенно несносен. Солнце выглянуло в тот самый миг, когда Нулани развернула картины.
Они оказались меньше, чем ожидал Тео. На первой он сидел за письменным столом, перед лакированной миской с яркими морскими ежами и кораллами. А в старом исцарапанном зеркале отражался совсем другой интерьер — его лондонской квартиры. «Зеркальный» интерьер украшали пионы, которых не было на столе рядом с морскими ежами. На блестящий деревянный край миски опустился длинноногий москит. Тео склонился над пишущей машинкой.
Портрет, который Тео видел несколько месяцев назад, самый большой из трех, тоже был завершен. В одном углу Нулани нарисовала себя: брызги зеленого и белого и черные волосы. Наполненный солнцем кувшин тонкого стекла, треснувший, с отколотым носиком, стоял на полке шкафа рядом с Тео. Лицо Тео было повернуто к свету, он смотрел на деревья за окном. Нулани поймала его в тот момент, когда он ушел в раздумья над очередной фразой. И выражение глаз портретного Тео озадачило Тео реального. То были глаза человека гораздо более молодого — быть может, его самого, но в другой жизни. Как ей это удалось? Откуда она узнала? Боже, подумал он. Боже. На Тео накатила волна чего-то прежде неиспытанного, какой-то неловкой нежности. Накатила — и отхлынула, оставив его с уверенностью, что, когда он вновь обретет дар речи, день для него будет наполнен солнцем, как кувшин на картине.