Тетя не прекращает писать:
– Похоже, что я закончила, Барет?
Папа закатывает глаза и раздувает ноздри.
– Что такое «барет»? – спрашиваю я, оторвавшись от книги.
Тетя Изабель улыбается, все так же склоняясь над письмом:
– Вот оно. – Она указывает на отца.
Я гляжу на него вопросительно:
– Я думала, тебя зовут Барри.
– Ты ошиблась, ягненок, – качает головой тетя.
Я обожаю все ее прозвища, но папа недоволен.
– Из, ты там роман строчишь? – Нет ответа. – Изабель, я с тобой говорю.
– Нет, не говоришь, а насмехаешься.
Папа вздыхает и, бормоча что-то о бесполезности переписки, уходит. Я возвращаюсь к книге, но через несколько минут спрашиваю:
– Кому ты пишешь, тетя Изабель?
– Своему врачу. – Тетя кладет карандаш и поворачивается ко мне: – Письма как бы… сглаживают острые углы в моем мозгу, понимаешь?
Я киваю, но не понимаю. Ее вообще очень сложно понять.
– Вот что, – продолжает тетя Из, – когда я уеду обратно в Бостон – пиши мне. Тогда увидишь, о чем я.
– У меня тоже есть острые углы? – спрашиваю после секундного раздумья.
Она улыбается, затем смеется, а я не знаю почему.
– Может и есть, ягненок. Но ты пиши в любом случае. Это лучше, чем поддаваться безумию мира. – Она вдруг умолкает и смотрит на дверь, за которой только что исчез папа. – И дешевле, чем таблетки.
Звуки возвращаются. Ровный гул автобусного двигателя и голос Арлин, теплый и взволнованный.
– Мим, все хорошо?
Я не отрываю глаз от мелькающего пейзажа.
– Обычно мы делали вафли, – говорю.
Короткая пауза.
– Вафли, милая?
– Каждую субботу. Папа замешивал и взбивал тесто, пока я сидела на шатком стуле и улыбалась. Потом я заливала смесь в вафельницу и…
Еще одна пауза.
– И? – произносит Арлин.
– Что?
– Ты остановилась посреди предложения, милая.
Последняя фраза тети Изабель эхом стучит в голове: «Дешевле, чем таблетки… блетки… летки…» Таблетки = болезнь.
Стиснув зубы, я поворачиваюсь к Арлин и смотрю ей прямо в глаза. Я тщательно подбираю слова, взвешиваю каждый слог.
– Думаю, папа хороший человек, поддавшийся безумию мира.
Поначалу Арлин не реагирует. Вообще, она явно встревожена, хотя я без понятия, связано это с моим ответом или с моим поведением в течение последних минут. Но потом… глаза ее вспыхивают, и Арлин кивает:
– Как и многие другие, милая. Многие поддаются.
Какое-то время едем молча, и не знаю насчет Арлин, но как же приятно сидеть к кому-то так близко и не чувствовать неистребимой потребности поговорить. Нам обеим достаточно просто… быть. В этом я сейчас и нуждаюсь.
Потому что меня зовут Мэри Ирис Мэлоун, и я не в порядке.
4. «Абилитол»
Встречи с доктором Уилсоном начались чуть более года назад. Его многочисленные степени в рамочках заверяли всех вокруг, что он настоящий врач, а не профессиональный клоун, как я опасалась.
– Скажи, что ты здесь видишь, Мэри.
– Меня не так зовут, док. Или… мои родители вас не предупредили?
Губы его изогнулись в скромной улыбке.
– Прости, Мим. Так что ты…
– Опять неверно, – прошептала я.
Доктор повернулся за помощью к моему отцу, но этот колодец уже давненько высох.
– Ну хорошо. И как же тебя зовут?
– Антуан, – с серьезной миной заявила я.
– Мим, прекрати, – вмешался папа. – Ответь на вопросы доктора Уилсона.
Большинство моих ровесниц давно перестали отвечать правду и говорят лишь то, чего от них ждут. Но где-то в средних классах, а может, еще раньше я решила, какой хочу быть и какой быть не собираюсь никогда и ни за что.
– Мим? – подтолкнул доктор Уилсон. – Можешь сказать, что ты…
– Где ваш медведь, док? – прервала я.
– Извини, что?
– Погодите… только не говорите, что вы безмедведный врач!
Он нахмурился и снова уставился на отца.
– В приемной доктора Макунди стоял… – вздохнул папа, будто мечтал сказать что угодно, кроме следующего: – …огроменный гризли. Чучело.
– Да ладно? – В улыбке доктора Уилсона проскользнуло нечто мальчишеское, узнаваемое.
Он думал, что лучше доктора Макунди.
Я схватила стопку с чернильными пятнами и пролистала:
– Пенис, пенис, пенис… Ух ты, это что, вагина?
– Бога ради, Мим! – взмолился папа.
Я бросила карточки на стол и выставила перед собой оба средних пальца:
– Скажите, что вы здесь видите, док.
Папа встал и посмотрел на маму, что тихо сидела рядом, сложив на коленях руки. Она не улыбалась, но и не хмурилась.
– Ничего страшного, мистер Мэлоун, – успокоил доктор Уилсон, вынуждая отца сесть. Затем снова повернулся ко мне: – Вспомни, о чем мы говорили, Мим. Вспомни, как важно облекать все свои чувства в слова. Порой проблема кажется несущественной, пока не скажешь о ней вслух.