— Откуда ты не можешь выйти? — доискивается правды Кирилл.
— Ну, собственно говоря, из общежития, — извлекаешь из себя ответ ты. — Такой дождь, невозможно выйти…
— Дернешь? — спрашивает тебя один из верзил, наливая полстаканчика белой.
— Спасибо, шеф.
— Что? — кричит в трубку Кирилл.
— Кароче, Настена, — инструктирует «крысу» продавец рыбы, — если опять этот мудак объявится, ты Васильку скажешь, ясно?
— Само собэйшн, — выдыхает дым Настена, — я ему сама хуй откушу…
— Кирилл, я тебе через полчаса перезвоню, хорошо?
— О’кей, здорово! Но не позже, пожалуйста. Есть куча дел.
— Договорились.
Кладешь трубку, в руку же берешь предложенный стаканчик.
— Спасибо, ребята. За ваше светлое будущее.
Они молчат и смотрят на тебя. И когда эта жидкость оказывается уже частично в твоем пищеводе, начинаешь понимать, что это совсем не водка, а едкая, беспощадная самогонка. Но уже поздно. Кое-как пошло. Со слезами.
— Слышь, друг, тебе подруга на вечер нужна? — спрашивает один из них.
Вытираешь рукавом усы и смотришь на острые зубки Настены.
— Спасибо, очень занят, ребята…
— А яйца возьмешь? — предлагает рыбник. — Сдаю большую партию. Оптом.
— Спасибо, спасибо, — повторяешь и идешь прочь.
Выходя из лабиринтов подсобных помещений спотыкаешься о те самые, накиданные везде, пустые коробки. В глазах запрыгало еще веселее.
Когда я пьяный, то, глядя на других, думаю, будто пьяны все они. Замечаю множество досадных неточностей и несуразностей в их движениях. Особенно в походке. Конечно, сейчас я недалек от истины. Тут все пьяные, не только я. Это случилось из-за дождя. Мы все очень несчастные. Несчастные, жалкие выродки с раскоординированными движениями.
Но это я во всем виноват. Я накликал этот дождь, совершив сегодня утром, в душевой, магическое действо с неведомой темнокожей жрицей. Так мне и надо. Я горжусь этим.
Подходишь к столику, где твои побратимы по перу обновили еще раз трехлитровую банку, опять наполнив ее.
— И поэтому я наполовину, — заканчивает Юлий Цезарь долгий и запутанный рассказ о своей национальной принадлежности.
Пора бы уже отсюда выгребать. Разговор с друзьями попал в коллаптическую безысходность. Никто толком не понимает, что хочет сказать, но каждый что-то говорит. Это скорей разговор четырех имбецилов, которым просто нравится произносить определенные слова — прекрасные, возвышенные, а также паскудные и низкие. Они радуются звукам. Слова не держатся вместе, каждое из них живет своей пьяной отдельной жизнью. Потому что каждый из вас — мастер художественного слова. Отдельного художественного слова.
И дождь, дождь, который не утихает, и рожи, рожи, их все больше, они размножаются делением и плавают вокруг вас, как рыбы, глубоководные плоские рыбы со дна самых черных океанов.
Но все ворота уже распахнуты, и вы стоите на сквозняке, на лютом азиатском ветрюгане, который сносит пену со столов и банок. Эта страна еще производит кое-что. Например, летящую пену с кислым тошнотным запахом.
Тебе плохо, фон Ф. Тебя знобит. И тошнит немного. Пора бы уже отсюда выгребаться. «Детский мир» ждет, Кирилл ждет, Украина ждет, измучившись без своей газеты в Москве, а ты тут треплешь глупым языком о святой обязанности каждому идти своим отдельным путем. Ибо что объединяет тебя с узбеком за стеной, кроме стены? С узбеком, который вечно готовит плов и потом заманивает на его жирный запах не одну голодную студентку. И запихивает ее пловом, набивает ее пловом, как пугало опилками, и она цепенеет, делается пугалом, и тогда он жарит ее, а у нее изо рта, и из ушей, и из носа сыплется плов. И что объединяет тебя с Худайдурдыевым, понурым и толстым, как евнух, в связи с чем кое-кто называет его «худой Дурдыев», с туркменом, который каждый вечер, ровно в девять, в спортивных штанах вырастает перед телевизором, потому что нет жизни ему без программы «Время»? И что объединяет тебя с Ежевикиным, входящим в чужие комнаты без стука, так как считает себя хозяином всех просторов — от Карпат до Тихого океана? И что объединяет тебя с Благолеповым, у которого тесть — генерал Кагэбэ, но, несмотря на это, Благолепов пишет духовные стихи про Сергия Радонежского, дышит по системе йогов и называет себя учеником Рериха, хоть на самом деле все уверены в том, что он стукач? И что объединяет тебя с Шурой Гороховым, который ищет универсальный знак бытия так, что забывает отдавать занятые деньги? И что объединяет тебя с Олегом Сексопатологом, который выучил французский язык только для того, чтобы читать «Войну и мир» в оригинале? И что объединяет тебя с Пашей Байстрюком? Что объединяет тебя с каждым из них и со всеми другими?