Снилось мне с пятницы на субботу, будто я ужинаю с королем Украины Олельком Вторым (Долгоруким-Рюриковичем). Сидим вдвоем за мило сервированным столом в барочной лоджии голубого камня, время от времени появляются несуетливые слуги, преимущественно индусы или китайцы с позолоченными трезубцами на отворотах фраков, незаметно меняют блюда и тарелки, кушанья, ножи, вилки, клеши для ломания раковых панцирей, пинцеты для добывания моллюсков, скальпели для разделывания жаб и так же незаметно, без особого звона, выходят. Из лоджии открывается роскошный вид: садится солнце где-то в водах светлого озера внизу, в последний раз вспыхивают предзакатным блеском девственные вершины Альп или, если уж на то пошло, вообще Пиренеев. А мы с королем попиваем такие-разэдакие вина, коньяки, наливки и настойки и о том о сем калякаем.
— Ваша Королевская Милость, — обращаюсь я к нему, исполненный почтения. — Повелитель и Правитель Руси-Украины, Великий Князь Киевский и Черниговский, Король Галицкий и Волынский, Господин Псковский, Перемысский и Казатинский, Герцог Днепродзержинский, Первомайский и Ильичевский, Великий хан Крымский и Измаилский, Барон Бердичевский, Обеих Буковин и Бессарабии, а также Новой Аскании и Каховки Вседержитель, Дикого Поля и Черного Леса Архисеньор, Казаков Донских, Бердянских и Криворожских Гетман и Покровитель, Гуцулов и Бойков Неусыпный Чабан, Господин Всего Народа Украинного с татарами и печенегами включительно, а также с малохохлами и салоедами, со всеми молдаванами и манкуртами, в Земле Нашей Сущими, Большой и Малой Слобожанщины, а также Внутренней и Внешней Тмутаракани Покровитель и Пастырь, наследник преславного рода тысячелетнего, словом, монарх наш пышный и достойный, Ваша Милость, не угодно ли Вам навеки остаться в золотых скрижалях памяти вселенской и всечеловеческой?
— Хотел бы-м, — говорит Олелько Второй, — но чрез яки поступки?
— А чрез такие поступки, — отвечаю, — чрез которые все короли славы вечной непреходяще сподоблялися.
— Так, может, чрез войны? — спрашивает Олелько, взвив свои тысячелетние брови и породистое чело морщиня.
— Чрез войны и дурак может, Господин мой, и президент может.
— Тогда чрез законы и уложения мудры, права и хартии справедливые, — гадает Олелько.
— И это по барабану, Ваша Милость, для этого юродивые существуют или депутаты в парламенте, — продолжаю интриговать его.
— Так, может, чрез молодых жен и наложниц множественность скандальную, чрез пьянки гучны и драки бучны, чрез роскошь и обжорство повальные да другие непотребства, мало почитаемые?
— И это не ново, Великий Князь, все равно коммуняк не переплюнете, — мучаю его, как могу.
— Так не мучь же мя и поведай, чрез яки таки поступки?.. — немного просит, а немного и приказывает Олелько Второй.
Слуга-малаец убирает последние тарелки, вазу с живыми, еще пищащими, недоеденными устрицами, пустые бутылки из-под мальвазии, имигликоса да келлер-гайстера. Слуга же эфиоп приносит свечки в бронзовых канделябрах и эбеновую черную коробку, набитую сигарами наилучших сортов. Смеркается. Откуда-то из альпийских долин долетают благовония. Внизу, под лоджией, поет фонтан, а может, ручей. Двое маленьких негритосов приводят под руки слепого старца-бандуриста. Мы с королем закуриваем, а бандурист едва слышно перебирает струны, сев на каменную ступень, рядом с барельефным изображением танцующего фавна. В небесах появляются первые звезды.
— Так поведай же, олух этакий, чего хотел мне насоветовать?! — закипает король, разозленный моим многозначительным сигарным пыхканьем.
— Будьте, Ваша Милость, терпеливы и снисходительны, — отвечаю. — Не обидьте и букашки говняной, никчемной. В воскресенье посещайте Службу Божью, но и в будни молитвы не забывайте. Даруйте бедным свое добро, раздавайте улыбки вдовам и сиротам, бездомных кутят не убивайте. Думайте о великом и хорошем, как, например, моя поэзия. Читайте поэзию мою, ешьте тело мое, пейте кровь мою. Дайте стипендию мне, скажем, в немецких марках и пошлите меня путешествовать вокруг света. Через полгода Наисветлейший получит от меня такой панегирик славославный, что выше всех монархов его вознесет. Еще через полгода народ Украины возжелает Вашего возвращения, и в результате успешно проведенного референдума Вы въедете в Киев на белом кадиллаке. Истинно, истинно говорю Вам: дайте мне стипендию!
Слепой бандурист о чем-то там грае-грае-воропае[2]. Вода внизу, в вечнозеленых зарослях мирта, шумит и зовет в кругосветное путешествие. Звезды в небесах делаются все больше, все ближе, можно даже различить на них какие-то города, сказочные манцениловые леса, прекрасные дворцы, колонны, башни. Их сияние так много обещает, что хочется выскочить сломя голову из лоджии и, как сказал поэт, хотя бы немного умереть[3].
2
«Грае-грае-воропае» — цитата из Тургенева. В повести «Рудин» помещик Пигасов в уничижительных тонах говорит о хохлах, которые только и умеют, что свое «грае-грае-воропае». В украинском языке слова «воропае» нет, но словосочетание узнаваемо пародирует украинскую песенно-поэтическую традицию.
3
«І хоч би трішечки померти» — неточная цитата из стихотворения современного украинского поэта Ивана Малковича.