— То-то же, — кивнул головой на закрытые двери еще задыхающийся «Сашко» и, достав носовой платок, вытер со лба капельки пота. Всего себя отдал музыке. — Теперь готовьтесь, фон Ф., — погрозил пальцем. А впрочем, прежде чем перейдете в состояние непереваренных останков, имеете шанс улучшить свой греховный баланс. Вас ждет, как говорят немцы, айне юберрашунг!
— У умляут, — поправил ты его.
— Один хрен, — сказал «Сашко» и, взяв стул с инвентарным номером на ножке, вышел из клетки.
Клетку он запер на ключ.
Вся эта стихийная игра с крысами, клеткой, опухшим коленом и оперным чекистом казалась тебе чем-то крайне идиотским и совершенно неправдоподобным. Несмотря на то что задняя стена уже трещала и ходила ходуном от безумной нетерпячки запертых за нею чудовищ, ты пока еще не слишком хотел верить в ужасную перспективу. Выпитое за день, очевидно, все еще делало свое дело, так что ты решил все-таки поспать и даже заказал себе в соответствующей небесной канцелярии сновидение про Венецию. Но, даже не успев доплыть водным трамвайчиком от Тронкетто до площади Св. Марка, был разбужен чьим-то новым появлением в твоей клетке.
А это была Галя. Она приложила свой палец к твоим губам, и ты, по старой любовной привычке, начал ласкать его. И вдруг отпрянул, как от гадюки, вспомнив, что она — их сообщница. Но Галя опередила твои возможные укоры.
— Меня вызвали по служебному долгу, — объяснила она. — Я должна тебе сделать несколько уколов…
— Зачем, Галя?
— Для чистоты эксперимента.
— Для какой чистоты — моральной?
— Перестань хоть сейчас, — тихо сказала она, но в голосе у нее не было ни капли злости. — Снимай штаны.
— Я хотел бы умереть с достоинством, Галина.
— Никто не претендует на твое достоинство. Но штаны нужно снять.
На ней был какой-то весьма официальный костюм, типа женской униформы, хотя и достаточно обтягивающей, с выразительно коротенькой юбочкой. Немного пахла водкой, но вообще держалась неплохо. Невзирая даже на припухшую скулу.
— Понимаешь, Галя, я хотел бы помереть без шума и искаженного лица, кроме того, я не хотел бы в предсмертной агонии наложить в штаны…
— Вот и скидай их, — настойчиво повторила она.
— Ты можешь сделать так, чтобы я умер красиво, с геройской пеной, э-э, песней на устах? — спросил ты, послушно расстегивая первую пуговицу. — И вообще, объясни мне суть эксперимента. Имею я право хотя бы на это? Что за маразмы происходят в ваших подземельях! Сначала мне объявляют, что упекут к голодными крысам. Потом я узнаю, что меня будут колоть в жопу для чистоты эксперимента. И все это есть не что иное, как приготовления соответствующих структур к повсеместному введению военного положения!..
Она отложила в сторону свою сумочку со шприцами. И опять палец ее лег тебе на губы.
— Молчи, — сказала она совсем тихо.
— Не могу молчать! — дернулся ты, но почувствовал, что вторая ее рука уже расстегивает на тебе следующие пуговицы.
Она была чудодейственна, эта ее рука. Ты прямо замер от ошеломления, а она пришла к тебе, как старая знакомая, и довольно легко попала туда, куда стремилась. Это была музыкальная, виртуозная рука. Она делала тебя сильным. Она давала тебе надежду.
Ты скорее почувствовал, чем увидел, как Галя сбросила жакет и рубашку. Она ползла по тебе, как королева змей. Ты весь был обвит ее телом, ты нырнул в него, как в волну, роскошествуя в головокружительно-возбуждающем ее шипении. Ее губы путешествовали по тебе, как по лесу. Они побывали всюду. Но рука! Продолжала делать свое дело, и ты сомкнул веки и задышал порывистей и тяжелее.
— Молчи, — шипела королева змей.
Ныряла в тебя все глубже и глубже. Пахла водкой. Пахла дождем и травой. Ты оставался неподвижным и в то же время уже плыл куда-то. Да, это были волны. Наконец, рука, эта ее рука, уже вынырнула из глубин и, как ослепительная птица перелетев над твоей грудью, заночевала в волосах. Только тогда ты вспомнил, что у тебя тоже есть руки. И они начали свое путешествие. Это было соревнование рук — твоих — еще таких неумелых и непослушных, и ее, чудотворных, теплых и щедрых. Она помогала тебе каждым своим движением, она текла навстречу тебе, пока вы вдвоем не освободили ее от лишней одежды.