Царь немедленно потребовал выдать его, и большинство, как это чаще всего и бывает в отчаянном положении, решило подчиниться, чтобы тем самым отвести от себя ярость врага. Воспротивился этому только начальник Иван Хабар, и лишь благодаря его покровительству немец был тогда спасен. Царь же, либо не вынося промедления, либо потому что его воины были обременены добычей, вдруг снялся с лагеря и ушел в Тавриду, забыв даже в крепости грамоту московского государя с обязательством быть ему вечным данником. Взятый им в Московии полон был столь велик, что может показаться невероятным: говорят, что пленников было более восьмисот тысяч. Частью они были проданы туркам в Каффе, частью перебиты, так как старики и немощные, за которых невозможно выручить больших денег, отдаются татарской молодежи, как зайцы щенкам, для первых военных опытов; их либо побивают камнями, либо сбрасывают в море, либо убивают каким-либо иным способом. Проданные же пребывают рабами полных шесть лет, после чего они хотя и становятся свободными, но не имеют права покидать страну и должны служить или иным каким способом добывать себе пропитание.
Казанский царь Сагиб-Гирей всех захваченных им в Московии пленников продал татарам на рынке в Астрахани, близ устья Волги. Когда татарские цари по-кинули таким образом Московию, государь Василий снова вернулся в Москву. При въезде его в самых воротах крепости, куда для встречи государя стеклось огромное множество народу, стоял немец Николай, благодаря сообразительности и усердию которого, как я сказал, и была спасена крепость. Увидев его, Василий громким голосом сказал: «Твоя верность мне и старание, которое ты выказал, охраняя крепость, известны нам и мы изрядно отблагодарим тебя за эту услугу». Когда прибыл другой немец, Иоанн, прогнавший татар от рязанской крепости, Василий объявил ему: «Здоров ли ты? Бог даровал нам жизнь, а ты сохранил ее. Велика будет наша милость тебе». Оба они надеялись, что государь щедро одарит их, но ничего не получили, хотя часто надоедали государю напоминаниями о его обещаниях. Оскорбленные такой неблагодарностью государя, они потребовали отпуска, чтобы посетить родину, откуда они давно уехали, и своих родных. Этим они добились, что каждому к их прежнему ежегодному жалованью прибавлено было по приказу государя по десяти флоринов. Между тем при дворе государя возник спор, кто был виновником бегства русских при Оке: старейшие возлагали вину на командовавшего войском князя Димитрия Бельского, молодого человека, пренебрегшего их советами, говоря, что татары перешли реку по его беспечности, а он, отводя от себя обвинение, утверждал, что прежде всех начал бегство князь Андрей, младший брат государя, а прочие последовали за ним. Василий, не желая показаться слишком строгим к брату, который явно был виновником бегства, лишил должности и княжества одного из начальников, бежавшего вместе с братом, князя Ивана Воротынского, и заключил его в оковы.
Затем в начале лета Василий, желая отомстить за нанесенное татарами поражение и смыть позор, испытанный им, когда он во время бегства прятался в сене, собрал огромное войско, снабдил его большим количеством пушек и орудий, которых русские никогда ранее не употребляли в войнах, двинулся из Москвы и расположился со всем войском на реке Оке близ города Коломны. Отсюда он отправил в Тавриду к Мухаммед-Гирею гонцов, вызывая его на битву, потому что в прошлом году он, Василий, подвергся нападению без объявления войны, из засады, по обычаю воров и разбойников. Царь ответил на это, что для нападения на Московию ему известно достаточно дорог и что войны решаются оружием столько же, сколько и обстоятельствами, поэтому он привык вести их по своему усмотрению, а не по чужому желанию.
Рассерженный этим ответом Василий, горя жаждой мести, снялся с лагеря и в 1523 году двинулся в Новгород, а именно в Нижний, чтобы оттуда разорить и занять Казанское царство. Отсюда он направился к реке Суре, что в казанских пределах, построил там на границе крепость, которую назвал своим именем — Василевгородом, но в тот раз не двинулся далее, а отвел назад свое войско. На следующий же год он послал одного из своих главных советников — Михаила Георгиевича с еще большими, чем прежде, полчищами для покорения царства Казанского. Казанский царь Сагиб-Гирей, устрашенный столь ужасными приготовлениями, призвал к себе племянника со стороны брата, царя Тавриды, юношу тринадцати лет, одного из младших сыновей брата, чтобы тот временно стал во главе царства, а сам бежал к турецкому императору молить его о помощи и поддержке.
Повинуясь призыву дяди, юноша пустился в путь. Когда он прибыл к Гостиновозеру, острову посреди Волги, который называется Купеческим, недалеко от казанской крепости, его встретили жители этого царства с пышностью и почетом, ибо в этой свите был и сеид, верховный жрец татар. Он пользуется у них такой властью и почетом, что при его приближении даже цари выходят ему навстречу, стоя предлагают ему руку — а он сидит на лошади — и, склонив голову, прикасаются к его руке; это позволено только царям, герцоги же и начальники касаются не руки его, а колен, знатные люди — ступней, а простой народ — только его платья или лошади. Этот сеид тайно симпатизировал Василию и держал его сторону, поэтому он старался захватить юношу и отправить его связанным в Москву, но был в этом уличен, схвачен и всенародно зарезан ножом.
Меж тем предводитель войска Михаил собрал в Нижнем Новгороде суда для доставки орудий и провианта; число этих судов было так велико, что река, пусть и широкая, повсюду казалась покрытой множеством кораблей. Он спешил с войском к Казани и, добравшись до острова купцов Гостиновозера и расположившись лагерем 7 июля, медлил там двадцать дней, поджидая конницу и свои русские полки.
Между тем несколько московитских шпионов подожгли казанскую крепость, построенную из дерева, и она совершенно сгорела на глазах русского войска. По страху и малодушию воевода пренебрег таким случаем захватить крепость и не только не повел воинов на штурм крепостного холма, но даже не воспрепятствовал татарам снова строить ее. Вместо этого 28-го числа того же месяца он переправился через Волгу на тот берег, где была крепость, и расположился с войском при реке Казанке, двадцать дней выжидая случая, чтобы начать дело. Пока он там медлил, невдалеке от него разбил лагерь и казанский царек, и, высылая черемисских пехотинцев, постоянно, хотя и безуспешно, тревожил русских.
Царь Ших-Али, также прибывший на нескольких судах на эту войну, письмом увещевал его отступиться от своего наследственного царства, на что тот отвечал кратко: «Если ты добиваешься моего царства, давай решим дело оружием: пусть владеет им тот, кому оно будет даровано судьбой». В то время как русские предавались напрасному промедлению, они истратили продовольствие, которое привезли с собой, и начали страдать от голода, ибо подвезти ничего было нельзя, потому что черемисы опустошили все окрестности и следили за движением врага так тщательно, что государь не мог ничего узнать о нужде, от которой страдало его войско, да и они сами не могли подать ему никакой вести.
Вследствие этого Василий назначил двоих: одного, князя Иоанна Палецкого, грузить в Нижнем Новгороде суда продовольствием, плыть оттуда вниз по реке к войску и, оставив там продовольствие и узнав истинное положение дел, поскорее вернуться к нему; другого с той же целью он послал с пятьюстами всадниками сухим путем, но и начальник, и его войско были перебиты черемисами, на которых они наткнулись, и только девятерым удалось в суматохе спастись бегством. Тяжело раненный начальник умер в руках врагов на третий день. Когда молва об этом поражении дошла до войска, то в лагере настало сильное замешательство, усугубившееся вдруг пронесшимся пустым слухом о полном истреблении всей конницы, так что никто не помышлял ни о чем, кроме бегства. Хотя в этом все были согласны, но все еще не знали, возвращаться ли им вверх по реке, что было всего труднее, или спуститься вниз, пока не доберутся до других рек, из которых потом можно будет вернуться посуху длинным кружным путем, не подвергаясь опасности со стороны врага.