Посланный мне навстречу, а также мой сопровождающий Тимофей Константинович{317}, который у них называется приставом и который заботился об удовлетворении всех моих надобностей, через которого я мог дать знать князю обо всех моих просьбах, например, об аудиенции и прочих такого рода обычных просьбах, привел мне двух лошадей, присланных мне князем.
Мне был отведен пустой дом, в который для начала доставили лавки, стол и тонкую специально выделанную кожу для окон. По их меркам дом был хорош. Мне представили писца, который ежедневно распоряжался доставкой еды{318} и питья, именно: большого куска говядины, куска сала, живой овцы, одного живого и одного забитого зайца, шести живых кур, зелени, овса, сыра. Соль же привозили лишь один раз в неделю, перца и шафрана вполне довольно. Все это каждый день привозилось на обычных у них повозках. В рыбные дни мне привозили забитую рыбу и много больших копченых на воздухе без соли осетров; еще графинчик с водкой, которую они всегда пьют за столом перед обедом. На другой повозке — три сорта хорошего меда и два сорта пива. Одно из них было приятно сладкое.
Они посадили в дом людей, которые считаются знатными, блюсти и охранять меня, а по правде сказать, следить, чтобы никто не ходил ко мне и от меня без их ведома. Были и другие, которые запирали, мели и топили дом. В конюшне были особые слуги, и особые слуги для колки дров и помощи на кухне.
Все, что я привез с собой, этим я и располагал, например постельное белье, посуда и прочее. Корм для лошадей и все, до них касающееся, доставлялись мне также в изобилии. Когда однажды я купил живую рыбу{319}, они рассердились, считая это зазорным для своего князя, и выдали мне четыре живых рыбины.
Когда мне было назначено время, чтобы исполнить свою миссию, вечером пришел толмач, Григорий Истомин, и сказал: «Завтра ты предстанешь пред господином».
Итак, выехав из литовского городка Дубровно, лежащего на Борисфене, и сделав в тот день восемь миль, мы достигли границ Московии и переночевали под открытым небом в холодном снегу рядом с речкой, которая разлилась от таяния снегов. Мы настлали через нее мост, рассчитывая выехать отсюда после полуночи и добраться до Смоленска, потому что от въезда в княжество Московию, то есть от его рубежа, город Смоленск отстоит только на двенадцать немецких миль. Утром, проехав почти одну немецкую милю, мы встретили почетный прием посланного нам навстречу, принявшего нас, как описано выше; продвинувшись затем едва с полмили оттуда, мы терпеливо переночевали в назначенном нам месте под открытым небом. На следующий день, когда мы опять продвинулись на две мили, нам назначено было место для ночлега, где наш провожатый устроил нам изрядное обильное угощение. На следующий день, а это было Вербное воскресенье, 25 марта, хотя мы и наказали нашим слугам, ехавшим впереди, нигде не останавливаться, а направиться с поклажей прямо в Смоленск, все же, проехав едва две немецкие мили, мы нашли их задержанными в месте, назначенном для ночлега.
Так как московиты видели, что мы направляемся дальше, то стали умолять нас, чтобы мы по крайней мере отобедали, и их пришлось послушаться, ибо в этот день наш провожатый пригласил возвращавшихся от цесаря из Испании и ехавших вместе с нами послов своего господина, князя Иоанна Посечня Ярославского и секретаря Симеона Трофимова. Зная причину, почему нас так долго задерживали в этих пустынях, — а именно, что мы слишком поздно предупредили о нашем приезде, и они послали из Смоленска к великому князю уведомление о нашем приезде и ждали ответа, можно ли нас впускать в крепость или нет, — я решил проверить их намерения и после обеда двинулся по дороге к Смоленску. Когда другие приставы заметили это, они немедленно помчались к провожатому и известили его о нашем выезде. Тут поднялся переполох; ведь провожатый, как и прежде всю дорогу, стоял лагерем напротив нас на холме, и между нами была маленькая речка. Ему доложили, что мы снялись, и стали просить нас, присоединяя к просьбам даже угрозы, чтобы мы остались. Однако, пока они бегали туда и обратно, мы почти прибыли к третьему месту ночлега, и мой пристав сказал мне: «Сигизмунд, что ты делаешь? Зачем ты разъезжаешь в чужих владениях по своему усмотрению и вопреки распоряжению господина?» Я отвечал ему: «Я не привык жить в лесах вроде зверей, а привык жить под крышей и среди людей. Послы вашего государя проезжали через державу моего господина по своему усмотрению днем и ночью, и их провожали через большие и малые города и селения. То же самое пусть будет позволено и мне. И нет у вас на то приказа вашего господина, да я и не вижу причины и необходимости в таком промедлении». После этого они сказали, что свернут немного в сторону, в деревню, под крышу, ссылаясь на то, что уже надвигается ночь и, кроме того, отнюдь не подобает въезжать в крепость так поздно.
Но мы, не обращая внимания на выдвинутые ими доводы, направились прямо к Смоленску, где нас приняли вдали от крепости и в таких тесных хижинах, что мы смогли ввести лошадей, только выломав предварительно двери в стойлах.
На следующий день мы еще раз переправились через Борисфен и ночевали у реки почти напротив крепости в двух приличных домах.
Наконец наместник принимает нас через своих людей, почтив нас даром: напитками пяти сортов{320}, именно: мальвазией и греческим вином, а остальные были различные меда, а также хлебом и некоторыми кушаньями. Мы оставались в Смоленске десять дней, ожидая ответа великого князя. Затем от великого князя прибыли два знатных человека, чтобы иметь о нас попечение и проводить нас в Москву. Нарядившись в соответствующее платье, они явились в жилище каждого из нас обоих, отнюдь не обнажали головы, полагая, что мы должны сделать это первыми, но мы не сделали этого. Впоследствии, когда той и другой стороне надлежало изложить и выслушать поручение государя, то при произнесении имени государя мы оказали эти знаки почтения, но прежде и им пришлось сделать то же.
Как нас задерживали в разных местах и мы прибыли в Смоленск с опозданием, так и здесь нас задержали долее, чем следовало бы. А чтобы мы не слишком обижались на чересчур долгое промедление и чтобы не показалось, будто они так или иначе пренебрегают нашими пожеланиями, они снова являлись к нам со словами: «Завтра утром мы выезжаем». С утра мы спешно готовили лошадей и, снарядившись, ждали их целый день. Наконец вечером, пришед не без известной торжественности, они отвечают, что в этот день у них никак не получилось. Но снова обещают, как и прежде, пуститься в путь завтра утром и опять откладывают. Выехали же мы только на третий день, 4 апреля, около полудня и весь тот день постились, потому что не смогли поесть, боясь пропустить время, когда они за нами заедут.
И на следующий день они назначили путь длиннее того, куда могли добраться наши повозки и провиант.
Тем временем зимние снега растаяли, и все реки были полны воды; да и ручьи, выйдя из берегов, катили огромное количество воды, так что через них переправиться можно было только с опасностью и великими трудностями, ибо мосты, сделанные час, два или три тому назад, уплывали от разлива вод. Цесарский посол, граф Леонард Нугарола, чуть было не утонул на второй день по выезде из Смоленска в речке Вопец.
Я тогда стоял далеко от берега на мосту, вот-вот готовом уплыть, и следил за переправой поклажи. Лошади переправлялись вплавь. Лошадь графа стойко держалась рядом с лошадьми московитов, которые вели себя так, будто ничего особенного не происходило. В толкотне лошадь графа сорвалась задними ногами в глубину ручья, потому что из-за снега не было видно, где кончался берег. Смелое животное вырвалось-таки из воды, но граф упал навзничь из седла, к счастью, зацепившись ногой за стремя. Из-за этого его вытащило из глубины на мелководье, где нога его выскочила из стремени; он лежал в воде на спине, лицо его было закрыто испанским плащом, он был беспомощен.