Сулейман Великолепный
Анонимная гравюра, первая треть XVI в.
Куда только не посылали Герберштейна как по внешнеполитическим, так и по династическим делам. Чаще всего он бывал в Чехии, Венгрии, Польше, Великом княжестве Литовском; вел переговоры о перемириях между враждующими сторонами, проводил предварительные беседы по поводу возможных браков королевских наследников, что было сложным внешнеполитическим делом, требующим умения оберечь территориальные и имущественные интересы короны и, одновременно, не обидеть вторую сторону; поочередно сопровождал отдававшего своих дочерей Фердинанда I Елизавету и Екатерину к Сигизмунду II Августу.
Языком европейской дипломатии была латынь, и в странах Европы, где немецкий не был основным языком, Герберштейн мог вести переговоры напрямую на латинском разговорном языке. Московиты и турки латыни не знали, поэтому там приходилось прибегать к помощи переводчиков. В Москве, где при великокняжеском дворе было довольно много немцев, Герберштейн мог говорить по-немецки или по-латыни в зависимости от того, кто именно выступал толмачом. При дворе Сулеймана Великолепного можно было без особого труда найти знатоков немецкого или славянских языков. Вновь и вновь вспоминал Герберштейн, как верно угадал еще в ранней юности, насколько важно знание иностранных языков в политической деятельности.
Кроме чисто дипломатической службы Герберштейн выполнял обязанности государственного чиновника. Еще при Максимилиане I, в 1515 г., он стал членом Имперского совета. При Фердинанде был назначен членом Высшего государственного совета Штирии (с 1521 г.); в 1520-1530-е гг. поднимался по государственной лестнице в Нижнеавстрийских землях, от члена Нижнеавстрийского совета (с 1527 г.) до его президента (с 1539 г.). В 1537 г. стал членом Высшего военного совета. Усердная служба Герберштейна не оставалась без наград. Кроме высокого жалованья, он, по обычаю своего времени, получал разнообразные подарки: оружие, торжественные одежды. В 1537 г. Герберштейн достиг высочайшей цели своей жизни: он сам и весь его род были возведены в наследственное баронство.
В Средние века и в начале нового времени иерархия чинов, званий и титулов была очень сложной и разветвленной. Барон, прежде всего имперский барон, по имперскому праву мог, чисто теоретически, быть избранным даже римским королем.
Герберштейн видоизменил свой герб, поместив в верхнем поле изображения московита и турка в память о самых сложных своих дипломатических миссиях.
Умер Герберштейн в 1566 г., оставив позади полную трудов, деятельно прожитую жизнь.
Когда естественный ход времени заставил Герберштейна признать, что должность посла стала ему не по силам, он наконец поселился в одном из своих владений и сменил сумку путешественника на чернильницу, перо и склянку с песком. На склоне лет ему стало трудно не только ездить верхом, но и подолгу неподвижно сидеть в карете, но ум оставался острым, память не слишком подводила, и энергия, которая гоняла его по свету несколько десятилетий, теперь претворялась в строки, быстро ложившиеся на бумагу.
Писать в те времена было легко и просто. Уже были придуманы чернила, в которых вместо неудобной старинной смеси сажи с маслом использовались дубильные вещества и соли железа. Они высыхали не быстро, бумагу приходилось для просушки часто посыпать песком, и его легко было стряхивать на посыпанный для чистоты песком пол в комнатах. Гусиные перья, прогретые в золе и тщательно очиненные, служили долго, особенно если подобрать перья из левого крыла, изгиб которых был более удобен для правой руки.
Герберштейн принялся за свое собственное жизнеописание. Особо торжественным шрифтом выводя буквы, он начертал: «Все люди должны жить на Земле столь добродетельно, чтобы они были в состоянии и почитали себя обязанными подвести итог своим делам и творениям, чтобы о них можно было сказать — вот жил человек. Именно это подвигло меня подвести подобный итог моей жизни, на тот случай, если кто-нибудь и особенно кто-нибудь из моего рода захочет найти в моей жизни подлинный пример для подражания, или же взять из нее для себя наилучшее, чтобы, подводя затем итог собственным деяниям, дать своим потомкам лучшие наставления».
Таков был зачин «Автобиографии», которую он писал несколько лет и никогда не предназначал для печати. Она была опубликована только триста лет спустя, в 1855 г. Это очень толстый том, в который, кроме обычных для произведения подобного жанра воспоминаний о себе, родственниках, службе, Герберштейн включил текст «Московии». Свою книгу «Известия о делах Московитских» он считал главным делом жизни.
Он объяснял, что, хотя побывал во многих странах и каждую в соответствии с пожеланиями своих повелителей, императоров Максимилиана I, Карла V и Фердинанда I, тщательно изучал, описывать их ему не интересно, поскольку они «красноречиво и подробно уже описаны другими и, кроме того, находятся ежедневно на глазах и на виду у всей Европы». Свой же досуг он решил посвятить рассказу о стране, отличной от европейских государств во всем — «в обычаях, учреждениях, религии и воинских уставах». Стране, молодой государь которой Иван IV Васильевич в 1547 г. был венчан на царство.
Автор продолжал: «Я предпочел дела московит-ские, гораздо более скрытые и не столь доступные ознакомлению с ними современников; эти дела я и решил описать, полагаясь преимущественно на два обстоятельства: на кропотливость своих разысканий и на свое знание славянского языка; и то, и другое очень помогло мне при написании этого трактата, каким бы он ни оказался».
Нет сомнений, что владение словенским, или винд-ским, языком позволяло Герберштейну со знанием дела описывать мир славянских народов. На читателей глубокое впечатление производило сделанное им в первой главе «Известий о делах Московитских» перечисление славянских земель с указанием их границ и различий. Здесь Герберштейн, бесспорно, явился истинным первооткрывателем, намного опередившим историческую географию своего времени. Это описание в совокупности с хорографией, включающей в себя не только географические, но и исторические сведения о русских землях, и характеристику народов, на них проживающих, по своей полноте, обилию подробностей и живости изложения превосходит все, что создано было прежде. Автор придерживался простого принципа: «Я приступлю к хорографии государства великого князя московского, начав с главного города Москвы. Выйдя из нее, я буду описывать прилегающие к ней и только знаменитые княжества, ибо я не мог с точностью разузнать имена всех областей на таком огромном пространстве. Поэтому пусть читатель удовольствуется именами только замечательных городов, рек, гор и некоторых местностей».
Познания Герберштейна в славянских языках часто позволяли ему достаточно точно воспроизводить не только русские имена, но и гораздо более сложные географические названия. Рассказ о землях громадного Московского государства был в высокой степени интересен читателям, с трудом представляющим, что делается к востоку от Великого княжества Литовского. Два самых известных описания русских земель, сделанные до Герберштейна, принадлежавшие Павлу Йовию и Матвею Меховскому, были созданы с чужих слов и производили на читателей меньшее впечатление. Герберштейн же многое писал как очевидец. Многое, но не все. Он и не пытался объять необъятное, и не скрывал, что очень многого не видел. К примеру, о землях, лежащих за Рифейскими горами, никто из европейцев, кроме купцов, толком даже не слышал, и конечно, никто не видел ни людей с песьими головами, живущих там, ни диковинный кустарник, который не то трава, не то зверь. На окраине мира, за границами любой карты, жили Гог и Магог, дикие и страшные народы, которых Александр Македонский запер в крепости, но которые могут вырваться оттуда, напасть на христианский мир, разорить его, и тогда настанет Страшный суд. Иногда Герберштейн специально помечал, что о том или ином слышал, но не видел сам, и не верит тому, что ему рассказали.