В первое посольство мы на том месте и обедали. Тогда случилось так, что посреди обеда шатер пошатнулся. И упал на землю подвешенный над государем хлеб, который они именуют хлебом Пресвятой Девы{343}и который, особым образом освященный, они с почтением вкушают. Они хранят его в домах, как правило, на почетном, возвышенном, месте. Государь и все остальные были весьма поражены этим случаем и в ужасе вскочили. Немедленно позвали священника, который с величайшим тщанием и благоговейно стал собирать этот хлеб из травы. По окончании небольшого угощения и после того, как мы выпили предложенные нам государем напитки, он отпустил нас со словами: «Теперь ступайте».
Отпущенных, нас с почетом проводили до самых гостиниц.
Мы переезжали туда и обратно через Москву-реку. Мост лежит прямо на воде, состоя из больших связанных друг с другом настилов. Нескольких достаточно, чтобы протянуться от одного берега до другого. Когда на один такой настил ступают сразу несколько лошадей, то он погружается, и лошадь идет по воде; но как только с него съезжаешь, он снова всплывает, потому что один поддерживает другой, не давая ему утонуть совершенно.
Есть у государя и другой род забавы, на который, как я узнал, он имеет обыкновение приглашать кое-кого из послов. В некоем весьма просторном, нарочно для того построенном доме взаперти держат и откармливают медведей. В этом доме государь, взяв с собою послов, устраивает игры. У него есть несколько людей самого низкого звания, которые по приказу государя и на его глазах приступают с деревянными вилами к медведям и дразнят их, вызывая на бой. Наконец они схватываются, чтобы поймать медведя. Если рассвирепевший медведь в ярости ранит их и кто-либо из них будет задет, то бежит к государю с криком: «Господин, вот мы ранены! Окажи нам милость!
На это государь отвечает: «Идите, я окажу вам милость». Затем он велит лечить их, а сверх того, выдать им платья и несколько мер зерна.
А когда пора уже было нас отправить и отпустить, то нас, как и ранее, с почетом пригласили к обеду и проводили во дворец.
Но сначала принесли подарки{344}. Именно: графу и мне дали каждому по шитому золотом платью, подбитому соболями, с широкими рукавами, просторными полами в противоположность покрою их платья. Их нам надо было надеть и так предстать перед государем. Когда мы вошли, то советник, которого у нас мы посчитали бы за гофмейстера, снова произнес громким голосом: «Великий господин, Леонард граф бьет тебе челом», — имеется в виду за честь; и еще раз: «Великий государь, Леонард бьет тебе челом», — это благодарность за оказанную милость. Потом он говорит то же самое, именуя меня, после чего нам разрешили сесть. Государь сказал: «Леонард и Зигмунд, вы видели, как поступили мы в ответ на просьбу нашего любезного брата Карла, избранного римского императора и высшего короля, и его брата Фердинанда; ты, Леонард, расскажешь об этом нашему брату, а ты, Зигмунд, — его брату».
«Золотое и соболье платье»:
Парадная русская одежда — подарок Герберштейну от Василия III в 1517 г.
Гравюра А. Хиршфогеля, 1547 г.
За обедом государь держался с нами, как было описано выше; и под конец тоже пили за здоровье, как опять-таки говорилось ранее. Наряду с золотым и собольим платьем государь добавил по два сорока собольих мехов, а горностаевых по триста и беличьих по полторы тысячи. В первое посольство он дал мне еще возок, то есть сани с крупной превосходной лошадью рыжей масти, кроме того, большой шкурой белого медведя и еще одним удобным покрывалом — отличным белым войлоком, покрывавшим все сани.
Наконец, он подарил мне много рыбьих балыков: белуги — она очень длинная и без костей; ее едят, не варя; осетра и стерляди — вяленых или копченых без дыма, просто на воздухе без соли, и отпустил меня весьма ласково.
Что же касается остальных церемоний, которые соблюдаются государем при отпуске послов, а равно и того, как принимают послов, пересекших границы его владений, и как обращаются с ними после их отпуска, когда их снова провожают к границе, и как их содержат, то это я подробно объяснил выше при описании отпуска литовских послов, хотя и не так подробно, как приемы в городе Москве.
Дипломатические церемонии
Впрочем, так как цесарь Карл и брат его Фердинанд, эрцгерцог австрийский, послали нас для переговоров о вечном мире или, по крайней мере, о заключении перемирия между государем московским и королем польским, то я считаю нужным присовокупить описание тех церемоний, которые были тогда в употреблении у государя Московии{345} при утверждении перемирия.
Итак, по заключении перемирия с польским королем Сигизмундом и по приведении договора в надлежащий вид, нас позвали во дворец государя. Нас проводили в некий покой, где находились литовские послы, туда являются также и советники государевы, которые вели с нами переговоры о перемирии, и, обратив свою речь к литовцам, произносят следующие слова: «Подлинно, государь и великий господин наш из великого благорасположения к великим государям и по их просьбе желал заключить с королем вашим Сигизмундом вечный мир. Но раз он не может ныне состояться ни на каких условиях, то государь по увещанию тех же государей пожелал заключить перемирие. Для его установления и законного утверждения государь повелел позвать вас сюда и пожелал вашего здесь присутствия». Они держали грамоту, которую государь собирался отправить королю польскому, готовую и скрепленную небольшой вислой печатью красного цвета. На передней стороне этой печати было изображение нагого человека, сидящего на коне без седла и поражающего копьем дракона, лежащего под копытами коня. На задней же стороне был виден двуглавый орел, обе главы которого были в венцах. Кроме того, у них была перемирная грамота, составленная по определенному чину; подобную ей и по такому же точно образцу, только с изменением имен и титулов, король в свою очередь должен был послать государю.
В ней не было совершенно никаких изменений, за исключением следующей клаузулы, присоединенной к концу грамоты: «Мы, Петр Кишка, воевода полоцкий и староста дрогичинский, и Михаил Богуш Богутинович, казначей Великого княжества Литовского и воевода слонимский и каменецкий, послы короля польского и великого князя литовского, свидетельствуем, целовав даже от его имени изображение креста, и обязуемся, что и король наш равным образом подтвердит крестоцелованием эту грамоту; для вящей верности сего дела мы скрепили эту грамоту нашими печатями».
Итак, после того как мы выслушали и видели все это, нас всех вместе зовут к государю. Когда мы вошли к нему, он тотчас велел нам сесть на определенном месте и повел следующую речь: «Иоанн Франциск, граф Леонард, Сигизмунд! Вы убеждали нас от имени папы Климента Седьмого, брата нашего Карла, избранного римского императора и высшего короля, и его брата Фердинанда заключить вечный мир с Сигизмундом, королем польским. Но так как мы никоим образом не могли совершить его на выгодных для обеих сторон условиях, то вы просили, чтобы мы, по крайней мере, установили перемирие. Его-то мы и свершаем и принимаем ныне по нашей любви к вашим государям. Мы желаем, чтобы вы присутствовали при том, как мы в отношении этого перемирия оказываем нашу справедливость королю и утверждаем перемирие, дабы вы могли донести вашим государям, что присутствовали при свершении и законном скреплении перемирия, видели это, и что мы сделали все это из любви к ним». По окончании этой речи он призывает советника Михаила Георгиевича, который занимает должность, приблизительно как при наших князьях гофмейстер, и велит ему снять со стены напротив позолоченный крест, висевший на шелковом шнурке над государем. Советник тотчас же взял чистое полотенце, лежавшее на рукомойном кувшине, поставленном в тазу, достал с великим благоговением крест и держал его высоко в правой руке. Равным образом главный секретарь держал в обеих руках перемирные грамоты, сложенные вместе так, что грамота литовцев, подложенная под другую, выдавалась настолько, чтобы была видна клаузула, содержавшая обязательство литовцев.