И таким образом я один принял на себя эту должность, как то угодно было цесарю. Из Зноймо я отправился в Вольферниц, 24 января (три мили), Брно, 25 января (три мили); между ними близ Прелас протекает река Йиглава. Оттуда в Вишков, по-моравски Вишова, три мили. Здесь, в Вишкове, я, сознаюсь, совершил глупость: заставил своего кузена Георга Раумшюссля слишком много выпить. Посол герцогини барийской, старый честный священник, ехавший со мной, имел обыкновение: если в гостинице ему попадалось на глаза что-либо особо замечательное или что-нибудь приходило в голову, то об этом он записывал афоризмы на стене. В тот раз он написал «Держи себя таким, каким ты хочешь, чтобы тебя считали». Тогда я на него рассердился, но потом понял, что он был прав, а я не прав. Я поблагодарил его за это от всего сердца, да и поныне благодарен.
28 января (две мили) до Простеёва и две мили до Оломоуца, лежащего на реке Мораве; эти три города: Зноймо, Брно и Оломоуц — первые в Моравском маркграфстве. Оттуда Липник, 30 января; через Бистршице я ехал три мили по лесу и довольно высоким горам, потом еще три мили до Границе по-моравски, а по-немецки Вайссенкирхен (полторы мили); Йичин, по-немецки Тицайн (еще полторы мили), в долине протекает река Бечва.
Острава, по-немецки город Остра (четыре мили), городок, принадлежащий епископам оломоуцким. Здесь переправились мы через реку, по-немецки называемую так же, как и город, а по-моравски Остравицу, омывающую город и отделяющую Силезию от Моравии.
Как только переедешь мост, ты уже в Силезии. Проехав добрую милю, встретишь плохонький монастырь, то есть аббатство по имени Орлова, хотя оно и начальствует над многими монастырями, даже и польскими. Кое-кто вознамерился устроить там солеварню. Одного из них вскоре убили, так дело и стало.
Затем в Силезии, 2 февраля (одна миля) до города герцогов цешинских Фрыштат, расположенный на реке Ольше.
Струмень, по-немецки Шварцвассер (две мили);
Пщина, по-немецки княжество Плес, 3 февраля (еще три мили); замок и городок; на расстоянии двух миль от него мост через Вислу, которая берет начало неподалеку от Цешина в горах Силезии. Все, что по сю сторону моста, принадлежит Чехии, а по ту сторону — хотя и тоже Силезия, но принадлежит уже королевству Польскому.
От моста через Вислу начинаются владения польские, и до княжества Освенцим, по-немецки Аушвиц, где река Сола впадает в Вислу, одна миля пути.
За Освенцимом мы переезжаем по мосту снова через Вислу и, сделав восемь миль, прибываем в столицу Польского королевства Краков; здесь мы поставили наши возки на полозья.
Между Краковом и Освенцимом находится замок Липовец, где содержатся в заключении провинившиеся священники. Рядом польские постоялые дворы. Оттуда пять миль до Кракова.
Краков — столица Польши; область вокруг него называется Малой Польшей; столица в Великой Польше — Познань. В то время король был в Литве. Некий немец, по имени Ганс Бонар{351}, любимый слуга короля, посвященный в его тайны и секреты, очень хорошо принял меня и итальянца. Когда мы говорили о браке и показали портрет предполагавшейся невесты, то Бонар сказал: «Она не так румяна», потому что прежде ему уже доводилось видеть ее портрет. Тут Хрисостом говорит, что, мол, в тех странах такой обычай, хоть женщина и от природы не бледна, но все-таки прибегает к помощи румян. Я стал подавать ему знаки, тихонько толкая под столом, отчего он сильно покраснел, а потом спрашивал меня, зачем это я подавал ему знаки. Я отвечал, что в наших краях краситься — не обычай, а смешная привычка. Он просил у меня совета, что же ему теперь делать. Я посоветовал, пусть он скажет, что художник на портрете переложил красного. Этому совету он был очень рад.
Нам пришлось пересесть в сани{352}. Итальянец послушался совета, что можно просто поставить возок на сани, как это делают. Я же, по рекомендации Бонара, оставил свой возок и перебрался в санки, снабдив их верхом, как у возка. Итальянский слуга Хрисостома, ни разу в жизни не правивший санями, дважды перевернул своего господина, не успев и выехать из города. Под городом я нашел его в большом смятении. Он сказал: «Я уже упал дважды, что же будет со мной в течение ста двадцати миль?» Я взял его к себе в сани, и с Божьей помощью мы двинулись. Я нанял у Бонара польского возницу с двумя лошадьми до самой Вильни всего лишь за восемь рейнских гульденов, а также за стол и корм для лошадей.
11 февраля мы выехали из Кракова.
На дальнейшем пути от Кракова:
Прошовице (четыре мили); Вислице (шесть миль), 12 февраля; Шидлув (пять миль), 13 февраля; Опатув (шесть миль), 14 февраля; Завихост (четыре мили), 15 февраля; здесь мы снова на лодках переправились через реку Вислу и оставили ее слева;
Ужендув (пять миль), 17 февраля;
Люблин (семь миль). Это воеводство и укрепленный стенами город. В этом месте в известное урочное время года, несколько раз в год устраивается знаменитая большая ярмарка, на которую стекается народ с разных стран света: московиты, литовцы, татары, ливонцы, пруссы, русские, немцы, венгры, армяне, турки, валахи и евреи.
Коцк (восемь миль), 18 февраля; 20-го — переправа через реку Вепш (так! — А. Н.). Не доезжая до этого места, течет на север река Вепш.
Мендзыжец (восемь миль). Проехав две мили до маленькой речушки, достигаем границы Польши.
Литовский город Мельник, замок и несколько домов; 21 февраля, на реке Буге (шесть миль).
Вельск, замок и обнесенное стенами местечко; 22 февраля (восемь миль).
Нарев, обнесенное стенами местечко; 23 февраля (четыре мили). Здесь река того же имени вытекает, как и Буг, из некоего озера и болот и устремляется на север.
Из Нарева, 24 февраля, надо ехать восемь миль лесом, вдоль дороги — ни одного дома, за ним — город Крынки, где в первый день Великого поста ожидали меня люди короля, доставлявшие мне продовольствие, — их называют приставами, — и провожали до самой Вильны.
Затем в Гродно, 26 февраля (шесть миль). Тамошнее княжество довольно плодородно, если принимать во внимание природу той страны. Это приличный город, построенный на туземный манер. Крепость с хорошим городом расположены на реке Немане, называемой по-немецки Мемелем и текущей также по Пруссии, которая некогда находилась под управлением великого магистра Тевтонского ордена; а ныне ею как наследственным герцогством владеет маркграф бранденбургский Альберт. Я считаю эту реку за Кронон, по сходству с названием города. Тут Иоанн Забе-резинский был захвачен Михаилом Глинским в том доме или, как они выражаются, дворе, в котором я останавливался. Здесь я расстался с московским послом, которому король запретил въезжать в Вильну. По выезде отсюда 27 февраля — Привалки; 28 февраля — Меркине, оттуда Перлоя, 1 марта (две мили);
Валькининкай, 2 марта (пять миль);
Руднинкай, 3 марта (четыре мили);
Вильна, 4 марта (также четыре мили).
Перед Вильной же, примерно за милю, нас ожидали{353} посланный королевским наместником пропет, а также множество придворных, встретивших меня изысканным приветствием, сказанным Анджеем Кшицким, впоследствии архиепископом гнезненским.
Меня посадили в большие сани, то есть обширную повозку, устланную подушками, коврами, расшитыми золотом, и украшенные бархатом и шелком, запряженные прекрасными жеребцами; посол герцогини тоже сидел в санях напротив меня. При этом с того и другого бока от меня, на полозьях, держа санки, стояло множество знатных людей, королевских слуг, служивших мне, как будто ехал сам король.
Таким образом препроводили меня до самой гостиницы. За день до того прибыло турецкое посольство; меня провезли мимо их гостиницы, а затем привезли в мою почетную резиденцию, где было приготовлено все необходимое в лучшем виде.
Вскоре туда явился Петр Томицкий{354}, тогда епископ перемышльский, вице-канцлер Польского королевства, а впоследствии — краковский; таких людей в мое время немного было среди польского духовенства. Он, муж, по всеобщему признанию, отличавшийся выдающейся доблестью и безупречной жизнью, и также от имени короля весьма любезно приветствовал и ветретил меня. Немного спустя он, в сопровождении большого числа придворных, проводил меня к королю, который принял меня с величайшим почетом в присутствии многих знатных мужей и вельмож Великого княжества Литовского. Что до переговоров в Москве, то тут король быстро отпустил меня по причине, которая будет ясна из последующего, чтобы ехать в Москву и постараться устроить мир.