Мосты, городок, расположенный в одной миле далее, на реке Немане; название свое он получил от моста, проложенного через Неман.
Щучин, три мили,
Василишки, три мили,
Радунь, пять миль,
Ейшишки, две мили,
Руднинкай, пять миль,
Вильна, четыре мили. Впрочем, тогда мы ехали в Вильну не через местности, здесь перечисленные, начиная с Волковыска, а повернув направо к востоку, проезжали через
Зельву,
Слоним.
Рядом мы видели Новогрудок, построенный великим Витовтом. Замок — пуст.
Молчады,
Церин,
Оберно,
Оттмут,
Кайданов,
Минск, городок, отстоящий от Волковыска на тридцать пять миль; кроме того, начиная отсюда, все реки впадают в Днепр, тогда как другие, виденные нами, текут в Неман.
От Бреста досюда шестьдесят миль. От Минска до Вильны двадцать семь миль. По тамошним масштабам это большой город и замок.
Борисов, городок, расположенный на реке Березине. Эта река впадает в Днепр ниже Бобруйска, восемнадцать миль. О нем сказано выше.
Орешковичи, ради удобства гостиницы, сорок миль. В этих местах из-за совершеннейшей пустыни мы ехали не кратчайшей, а обычной дорогой, и, оставив городок Могилев в четырех милях правее, через
Шклов, шесть миль,
Оршу, шесть миль, здесь, ниже крепости, узкий брод через Днепр; если не попадешь точно на него, то помогай Бог! Отсюда по реке в
Дубровно, четыре мили, и другие места, указанные в первом дорожнике, прибыли, наконец, в Москву.
Здесь, несмотря на долгие переговоры, мы не смогли добиться ничего, кроме следующего: «Если польский король хочет мира с нами, то пусть, как водится, пришлет к нам своих послов, и мы заключим с ним мир, какой нас устраивает». Наконец, мы послали своих людей к королю польскому{373}, который тогда был в городе Гданьске, и по нашей просьбе тот назначил двух послов: Петра Кишку, воеводу полоцкого, и Михаила Богуша, литовского казначея.
Узнав, что литовские послы уже недалеко от Москвы, государь внезапно под предлогом охоты и отдыха, хотя время для охоты было совсем неудобное, отправился в Можайск, где у него имеется огромное множество зайцев, и позвал нас к себе, — может быть, для того, чтобы литовцы не въезжали в город. Добившись перемирия и скрепив его, мы получили отпуск 11 ноября, и государь спрашивал нас, какой дорогой мы собираемся вернуться, так как он узнал, что турки были в Буде, а чем дело кончилось, того он не знал. Мы сказали, что через Вильну, Краков и Вену. Мы возвращались по той же самой дороге, по которой и приехали.
Мы выехали 11 ноября в сильную метель, 14-го прибыли в Вязьму, 17-го — в Дорогобуж, 19-го — в монастырь Шмеркалки, в тот же день переправились через Днепр. 20-го — до церкви Козьмы и Демьяна, 22-го прибыли в Смоленск, откуда выехали 25-го и до 27-го ночевали под открытым небом. Так вплоть до Дубровно, куда прибыли 28 ноября, получили там нашу поклажу, которую из Вязьмы отправили по Бори-сфену, а также нашли ожидавшего нас там литовского пристава, от которого впервые услышали о поражении и гибели венгерского короля Людовика.
Через четыре мили от Дубровно мы 30 ноября приехали в Оршу. Отсюда тем же путем, каким я возвращался в предыдущий раз.
Здесь мы отдыхали один день. 2 декабря — Друцк, восемь миль. 3-го — какая-то деревня, еще восемь миль. 4-го — Гродно, три мили. Потом опять деревня, три мили, и три мили до Борисова на Березине. 7-го — Логойск, восемь миль, а 9-го — до Радошковичи, пять миль. Потом две мили до Красного и еще две до Молодечно, куда мы ехали днем.
12-го — Крево, шесть миль — пустой каменный замок рядом с местечком. 13-го — Меднинкай, семь миль; здесь тоже каменный замок, совершенно пустой, рядом с местечком.
14-го — Вильна, столица Литвы. Там протекает большая река по имени Вилия, впадает в Неман, берущий начало у Ковно, которое в четырнадцати милях от Вильны по суше и в восемнадцати — по реке. И маленькая речушка впадает там же, по имени Вильна, как и город называется местными жителями. Здесь мне сообщили, что король Людовик венгерский погиб в битве с турками при Могаче 29 августа и что мой господин стал королем чешским.
Здесь мы встретили ласковый прием и обильное угощение у побочного сына короля, виленского епископа Иоанна.
От Вильны до Кенигсберга — шестьдесят, до Риги — пятьдесят, до Киева — двести, до Львова — сто, до Кракова — сто девять, до Варшавы — шестьдесят четыре, до Гданьска — восемьдесят немецких миль.
27 декабря мы выехали из Вильны через Руднин-кай, в четырех милях далее,
Валькининкай, три мили, здесь два охотничьих двора короля,
Меркине, городок, получивший имя от текущей здесь реки с тем же названием, семь миль, 29 декабря,
Ожа, шесть миль,
Гродно, в последний день декабря, княжество на реке Немане, семь миль,
пустынный край вплоть до Крынки, шесть миль.
Когда мы двинулись сюда 1 января, то сделался жестокий мороз, и порывистый восточный ветер вихрем крутил и разбрасывал снег, так что от столь сильного и лютого холода, замерзнув, отмирали и отваливались шулята у лошадей и иногда сосцы у собак. Я сам чуть было не лишился носа, да пристав вовремя предупредил меня.
Как только мы прибыли в гостиницу, я обнаружил вместо бороды большой ком льда. Пристав спросил, как у меня с носом; я пощупал его, но никакой боли не почувствовал. Пристав настойчиво остерегал меня. Когда же я подошел к огню, чтобы растопить лед на бороде, и тепло пробрало меня, тогда только я почувствовал, что нос болит. Я спросил у пристава, что теперь делать. Он велел хорошенько растереть снегом кончик носа. Я занимался этим, пока не устал; после этого у меня образовалась на носу корка толщиной с тыльную сторону ножа, под которой он со временем зажил.
Мои люди взяли в Москве молодого петушка, выросшего во взрослого петуха с толстым гребнем; он сидел у нас, по немецкому обычаю, на санях. Он чуть не умер от холода. В гостинице он повесил голову, но слуга сразу же отрезал ему гребень, этим не только спас петуха, но и добился того, что тот, вытянув шею, на удивление нам немедленно принялся петь. Я рассмотрел гребешок: он был весь набит льдом. Мартин Гилиг, портье Его королевского величества, испанец, раздобыл в Москве суку, которая только что ощенилась, поэтому ее задние соски были еще полны. Они почернели прямо как черное сукно и отвалились. У Матиаса Целлера два пальца на руке застыли так, что он до самого Кракова не мог согнуть их и пользоваться ими; он забрался в один крестьянский домик, и его вынесли оттуда насильно, посадили в сани и так увезли; Франц Фицин, сын моей сестры, был уже белый и замерз бы, если бы Мартин Гилиг не взял его с лошади к себе в сани и не укутал в свой волчий мех. У одной из лошадей в упряжке графа от мороза отвалилось несколько кусков от мошонки, как будто отрезали. Нам пришлось подождать здесь один день, так как кое-кто заблудился и в гостиницу явились очень уставшие.
От Крынок, 3 января, через большой лес в Нарев, восемь миль. Здесь река того же названия;
на другой день Вельск, четыре мили; крепкий замок близ местечка,
Миленец, четыре мили, деревня,
Мельник, три или четыре мили; замок при местечке на реке Буге,
Лошицы, семь миль.
Здесь — граница.
Через восемь миль далее, 8 января, польский город Лукув, расположенный на реке Окшея. Это старостничество. Начальник этой местности называется староста, что значит «старейший»; говорят, под его властью состоят три тысячи дворян. Там есть несколько селений и деревень, в которых число дворян до такой степени возросло, что нет ни одного крестьянина. Очевидно, отцы с течением времени так разделили землю среди своих сыновей, и еще в то время у каждого отца было шесть, восемь, а то и десять сыновей без обеспечения.
На другой день Окшея, городок на реке того же имени, пять миль,