Ваша светлость в своем письме, переданном мне через высокого господина графа Леонарда Нугарола, посла Цесарского величества, повелели мне, чтобы я изучил инструкцию, в силу которой я от имени Вашей светлости вместе с названным цесарским послом должен вести переговоры со Светлейшими королями Венгрии и Польши и государем Руссии, и, если что-либо в ней покажется мне неясным либо заслуживающим исправления, дал бы знать Вашей светлости. Хотя я и проезжал через Вену, но тогда я еще не обнаружил ничего неясного, и только, когда я позже перечитал инструкцию несколько раз, обнаружил и счел необходимым кое-что довести до сведения Вашей светлости.
Во-первых, в главе, начинающейся словами: «Впрочем, названные послы, если дозволенным образом и так далее», нам предоставляется право заключать мир и так далее, но в конце инструкции содержится предостережение, чтобы мы не обещали ничего определенного. Однако не столько в части, касающейся скрепления мира с Польшей и Московией, как выше, сколько в этой части о взаимном оборонительном и наступательном согласии необходимы более подробные полномочия. Если король польский и московит смогут договориться об условиях, надо ли нам вести дело до окончательного заключения или следует предпринять что-либо иное.
Далее, есть глава, начинающаяся словами: «Но названные послы на такие речи и так далее», где рассмотрен единственный вариант: убедить польского короля, чтобы он принял эти условия, предложенные послами московита и так далее. Но если король их не примет и не предложит других, которые, по нашему разумению, могли бы быть приняты московитом, то столь далекое путешествие наше оказалось бы безрезультатным. Не будет ли нам позволено вести переговоры о продолжении перемирия, но это в крайнем случае, если все прочие средства добиться прочного и длительного мира будут отвергнуты.
В главе же, что начинается словами: «Но если этот польский король после всех попыток и так далее», примерно в середине говорится: «Названные послы не только посольским именем и так далее». Смысл мне совершенно не ясен. Хотя господин граф и сказал мне, что располагает какими-то объяснениями от господина Якоба Шпигля, однако, поскольку дело слишком важное, нам необходимо иметь прямые указания, выражающие четкий смысл, дабы мы не заблуждались.
В последней главе Ваша светлость обязывает нас вести переговоры о взаимном согласии между цесарем, Вашей светлостью, королями венгерским и польским и князем московским против турок и так далее и о способе, каким можно было бы отразить врага и так далее. В этой части мне представляется необходимым получить кое-какие разъяснения. Ведь когда мы начнем говорить об этом, то, если у нас спросят, какой же способ, по крайности, нам самим кажется подходящим, нам придется, к большому стыду, умолкнуть, ибо мы не располагаем ни разъяснениями, ни полномочиями, что следовало бы говорить по этому поводу.
В той же главе Ваша светлость говорит, чтобы мы, ни от имени Цесарского величества, ни Вашего величества ничего вообще не обещали и не приговаривали со всей определенностью ни в том, ни в другом деле, то есть ни в вопросе о заключении мира с поляком и московитом, как выше, ни в вопросе о взаимном наступательном и оборонительном согласии против турок. Это кажется мне еще более трудным, чем то, о чем я уже говорил, касаясь этого дела, в особенности же если мы договоримся о мире, о котором шла речь выше, ибо я знаю обычай московитов: как только сказано какое-либо слово, они следят и замечают: это сказал такой-то. Я же никоим образом не привык отказываться от своих слов либо брать их обратно. Поэтому пусть Ваша светлость изволит дать мне ясные полномочия, что и как говорить, чтобы мне не пришлось отрекаться от сказанного.
Я не имею также из инструкции достаточной ясности в следующем: если король польский предложит либо примет условия, которые выдвинули как приемлемые московиты, либо московиты примут предложения поляков, следует ли нам тем не менее вести речь о том, что Цесарсжое величество и Ваша светлость желают быть включены в такое союзничество, а именно в качестве гаранта мира, и поддерживать того или другого по мере сил, или же, если они легко согласятся на мир, нам следует вообще молчать о таком союзничестве.
Что же до того, что мы должны поставить в известность Вашу светлость о результатах и там ожидать ответа, то это — самое тяжкое и наитягчайшее — пребывать столь долго в этой тюрьме; не изменит ли, ради Бога, Ваша светлость это намерение, ибо не вернусь и через два года, и не прикажет ли дать более ясные обо всем инструкции. Цесарь Максимилиан давал мне одну латинскую, а другую немецкую инструкции для вящей моей осведомленности.
Далее, Светлейший государь, поскольку ранее Ваша светлость не посылала своих послов к московиту, мне кажется необходимым начать с какого-нибудь введения и показать, каким образом и как Ваша светлость напала на мысль послать к нему послов; например, что цесарь Максимилиан, дед ваш, был с ним в такой дружбе, а у Вашей светлости с братом вашим цесарем во всем согласие, в особенности же в том, что касается христианского сообщества, или в этом роде. Поэтому, хотя в публичном представлении послов, которое вообще не содержит ничего, кроме общих слов, должно говориться не от имени Цесарского величества и вашего вместе, а по отдельности, однако вы стремитесь к одной цели и при переговорах можно излагать все, согласно инструкции, в одной речи под двумя именами.
И так как прежде московит всегда изъявлял гордость, говоря, что, если король польский хочет с ним мира, пусть пошлет своих послов к нему туда, как повелось с древних времен, и он пожелает такого мира, какой ему будет угоден, то не сомневаюсь, что и теперь он скажет то же. Может быть, нам просить короля послать своих послов с нами, ибо, например, моему королю было бы почетнее прислушаться к увещеваниям Цесарского величества и Вашей светлости, нежели посылать послов потом, вроде как бы по принуждению, когда мы снова пришлем к нему своих гонцов.
Если король не пожелает послать своих послов в Московию ни тем, ни другим способом, а только к границе, чего при Максимилиане я никоим образом не мог добиться от московита, а у короля польского уже есть пятилетний мир с турками, и поэтому, боюсь, что не пошлет, и все старания наши будут напрасны, то что Ваша светлость прикажет делать тогда? В нашей инструкции ничего не говорится также, как и каким образом Цесарское величество вели переговоры об этом раньше и какой его Цесарское величество дает теперь ответ московиту; об их посольстве мы нашли в инструкции только одну статью, так что нам ничего не известно о прежних переговорах. Московиты же длинной чередой всегда объясняют и перечисляют, что то-де так-то и так-то свершено тем-то послом, а это-де — этим, а мы, ничего не зная об этом, даже не будем иметь, что отвечать, что также будет нам не к лицу.
Посему пусть Ваша светлость соблаговолит прислать нам то, о чем шла речь ранее; ведь даже копии ответов Цесарского величества, которые есть под замком у господина графа, от нас тщательно скрываются.
Ваша светлость в своих верительных грамотах вменяют московиту титул императора всея Руссии, чего никогда не изволил делать цесарь Максимилиан, да и сейчас, мне кажется, не стоит этого делать, а писать ему как государю Руссии и великому князю владимирскому, московскому и прочая. Наконец, Ваша светлость говорит «нашему старшему», что мне крайне не нравится, ибо великий князь так возгордится и вознесется, что впредь будет тем меньше считаться и брать в расчет Вашу светлость. Если, таким образом, Ваша светлость пришлет новые верительные грамоты или прикажет еще что-нибудь, то все исполню.
Магистр ливонский, который был под магистром прусским, граничит с литовцем и московитом, имея многочисленную тяжеловооруженную конницу. Он станет искать как ему теперь быть. Возможно, он соединится с кем-либо из них, то есть Литвой или Россией, и сделает эту сторону более неуступчивой. Я не могу не сказать об этом, чтобы по долгу верноподданного предупредить о том Вашу светлость.
Сим нижайше препоручаю себя Вашей светлости. Из Буды, 3-го числа по Рождестве Христовом, в лето 1525-е.