А еще мне было страшно. До дрожи в коленях, которых я не видел, и не чувствовал. Наверное, именно поэтому я так рвался наружу. Слишком яркая картинка иногда мелькала в моих мыслях. Больница. Медсестры в белых халатах. Куча раненых со всего города, свезенных в одно место после нападения нежити. И я. Точнее мое тело и демон засевший внутри. Выспавшийся и голодный, а кругом аппетитная, пряная еда. И моя семья в качестве главного блюда. Стоило мне представить, что там произойдет, и я снова и снова бросался на чертову стену в бесплодных попытках пробиться наружу. Все было напрасно.
С каждым разом отчаянье захлестывало все сильней, затягивая как в болото. Нет звуков, нет запахов, нет движения. Такое чувство, словно меня заперли в желудке у этой твари и медленно переваривают. Разум сдавал позиции. Не знаю, что бы я делал, если бы не боль. Не скажу, что мне нравилось ее испытывать, но она оставалась единственным доступным ощущением. Я цеплялся за нее изо всех сил, не бросая попыток пробиться на волю. Звучит глупо, но боль становилась своеобразным вознаграждением.
Я плавал в темноте, собирая силы перед очередным рывком, когда что-то изменилось. Легкая, едва ощутимая дрожь сотрясла мою клетку. Уверен, не проведи я здесь столько времени, она осталась бы незамеченной. Чувство тревоги нахлынуло со всех сторон, заставив меня сжаться в горошину. Иглами, острыми как лезвия бритвы, я успел ощетиниться в последний момент. За секунду до того, как стены тюрьмы сдавили меня в своих объятиях.
Демон проснулся.
Если бы не постоянные попытки вырваться, я бы не выжил. Но тренировки не прошли даром. Недели или месяцы? Не знаю. Казалось, я пробыл здесь очень, очень долго. Пластичность сознания увеличилась в разы, превратившись если не в смертоносное оружие, то в средство защиты – точно. Удар. Странное ощущение, словно внутри меня все звенит от напряжения, грозя вот-вот исчезнуть. Если бы у меня были зубы, боюсь, они бы раскрошились от усилий. Отталкивать сжимающую тьму оказалось невыносимо тяжело. Нет пространства для маневра, некуда бежать, только я и она. И не видно шансов на спасение. Удар. Удар. Удар.
Зверь во мне протестующе ревел, отдавая последние крохи своей жизни. Последняя схватка в парке едва не стоила ему жизни. Сейчас, когда вокруг осталась лишь пустота, я лучше чем когда-либо понимал, сколь многим ему обязан. Без его желания жить, без его неприятия неволи 'я-человек' давно бы сдался – растворился в чужой сущности.
Стоило этой мысли промелькнуть в сознании, как меня словно окатило теплом поддержки. Вот о чем говорил Волков, когда советовал принять Зверя внутри себя. От меня не требовалось мириться с его существованием. Смирения мало там, где нужны уважение и благодарность. С такой поддержкой стало вдвое легче отражать натиск. И все же силы были неравны, рано или поздно нас здесь раздавят.
– Держись, чешуйчатый. – Шепот вырвался в перерывах между атаками, когда стало уже совсем хреново.
Будь у меня тело, я бы замер как вкопанный. Сколько я не пытался говорить вслух за время своего вынужденного заточения, у меня ни разу не получалось. Впервые я отчетливо слышал собственную речь, и это чуть не стоило нам жизни. Удивление было так велико, что я едва не проворонил следующий удар. И следующий. Словно почувствовав слабину, тварь усилила натиск, выжимая меня из собственного тела. Откуда-то извне прорывались ощущения, далекие голоса, нарастала боль. Схватка вошла в финальную фазу. Удары сыпались градом, а мы держались только благодаря сплаву человека и оборотня. Что ни говори, а Ящер – живучая тварь. Гораздо сильней, чем просто Александр.
– Последний удар. Обещаю! Еще один и все!
Сжавшись в комок, из последних сил создав несколько острых лезвий вокруг собственного разума, я приготовился к очередной атаке. Приходилось уговаривать себя, чтобы шевелиться. Не пойму, почему мы до сих пор живы. Пауза между ударами затянулась. Словно через плотный слой ваты донеслись слова снаружи:
– Все. Чуть… – И дальне неразборчиво.
Но даже этой короткой фразы хватило, чтобы я узнал голос Женьки. Теперь все будет хорошо. О собственной улыбке я скорей догадался, чем почувствовал. Потому что в этот момент плотину ощущений, наконец, прорвало и нас затопило волной образов, звуков и ощущений. Какофония оглушала. Тело вернулось законному владельцу.
– Теперь все будет хорошо, друг. – Повторил я. – Женька, она поможет.
Последнее, что я помню – отчетливый мазок длинного, шершавого языка по лицу. Острого, как мелкая наждачка.