Портрет царевны Прасковьи Иоанновны, племянницы Петра I, написан Иваном Никитиным в 1714 году, еще до того как он был послан государственным пенсионером в Италию для совершенствования в живописи.
Да, в 1700-х годах появились ростки военного образования в России, да, в Москве открылось несколько специальных учебных заведений, но ни одно из них не носило подобного названия. Первый вывод очевиден: и здесь никто из историков не обратился к архивным документам. Само собой разумеется, одно несовпадение названий не могло ставить под сомнение факт работы Никитина в подобном учебном заведении, которых в Москве в начале XVIII столетия было целых три.
Школа при Преображенском полку - первая военная школа в России - была собственно артиллерийской. Но ее программа отличалась узкой направленностью, а преподавателями были исключительно офицеры того же полка. Штатные списки безоговорочно это подтверждают.
Открытая тремя годами позже Пушкарская школа находилась в ведении Оружейной палаты. И если Никитин действительно учился у Схонебека, именно в этой школе ему удобнее всего было совмещать профессии живописца и преподавателя цифири. Тем не менее его имени нет и здесь.
Наконец, последняя, располагавшаяся в Сухаревой башне «Школа математических и навигационных, то есть мореходных, хитростно наук учения» отличалась исключительной обширностью программы, только цифирь вел в ней знаменитый русский математик Леонтий Магницкий, а рисования вообще не было.
Буквально под руками общепринятая биография Никитина начинала превращаться в легенду.
Отец-священник. Собственно, искать его не имело никакого смысла. Что могли дать несколько подробностей о том, когда он родился, где служил, и сколько лет имел? Но первые открытия всегда рождают надежду на другие. А вдруг и с ним что-нибудь не так, как принято считать? Ведь здесь уже речь могла идти непосредственно о среде, в которой вырос и в которую захотел вернуться художник.
Это был, пожалуй, самый мелочный, головоломный и бесконечно долго тянувшийся поиск. Среди налоговых ведомостей московских церквей, росписей принадлежавших им земель, специальных переписей причетников с семьями - патриархия не склонна была упускать ничего из принадлежавших ей иму-ществ, - завещаний, актов купли-продажи я порой теряла всякую надежду разобраться в попах Никитиных. Сколько же их было в эти годы в Москве! И сколько раз приходилось возвращаться к уже просмотренным документам, проверять и перепроверять, чтобы окончательно удостовериться, о каком именно Никитине идет речь, не потерять единственно нужного в толчее беспрерывных переходов попов с места на место, из прихода в приход. Достаток их был невелик, и, обремененные многочисленными семьями, они метались в поисках чуть большего заработка, более щедрого покровителя, а то и вовсе большей огородной делянки.
Однако Никиту Никитина, отца художника, не постигла такая участь. Вместе со своим зятем, мужем сестры, попом Петром Васильевым оказался он в числе тех немногих церковников, которые не только не выступали против петровских нововведений, но полностью и очень деятельно приняли сторону молодого царя. Никите Никитину Петр поручает ежедневный надзор за заключенной в Новодевичий монастырь царевной Софьей. И до сих пор неподалеку от Новодевичьего монастыря существует Саввинский переулок, по названию церкви, где священничество-вал Никита и откуда ежедневно наезжал к царевне. Петр Васильев становится духовником - исповедником царя и настоятелем кремлевского Архангельского собора. Петр питал к нему особую симпатию и после самых тяжелых сражений находил минуту, чтобы написать остававшемуся по болезни в Москве Васильеву о победах.
После сравнительно ранней смерти Никиты Никитина Петр Васильев взял на себя заботу о его сыновьях, и нет ничего удивительного, что художник знал всю царскую семью и имел возможность писать ее портреты. По-видимому, именно в эти годы Иван Никитин сблизился с Прасковьей Федоровной, ее дочерьми, составлявшими тогда женскую половину семьи Петра. Теория об «оппозиционных связях» художника с царицей Прасковьей определенно не выдерживала проверки фактами.
Но с кем бы ни сблизился художник по приезде в Москву, неоспоримым было то, что он сюда вернулся. Захотел приехать или вынужден был приехать - снова вопрос. Никитин числился придворным портретистом. Никаких свидетельств об увольнении его из этой должности после смерти Петра I нет. Значит, ни о каком свободном выборе, где жить, не могло быть и речи. Художник оказывается в Москве? Безусловно, потому что в Москву в 1727 году переезжает двор и задерживается здесь на несколько лет. Но зато от внимания историков ускользнул тот факт, что Никитин постоянно ездит в Петербург, работает в своей петербургской мастерской и сохраняет именно там учеников, не набирая их в старой столице. Где же найти более веское доказательство, что его планы на будущее отнюдь не связаны с Москвой. Но если все складывалось совсем иначе, чем считали биографы художника, то не имеет ли смысла попытаться заново пересмотреть и самое «Дело Родышевского»?