…Были застенки, гнилые щели камер, допросы, ловушки, рассчитанные на минутную слабость, страх, отчаяние, вспыхнувшую надежду, и было человеческое мужество, стойкое, хладнокровное, выверенное, день за днем, год за годом. Пытка временем - через нее прошли все, кого сумела схватить Тайная канцелярия в связи с «факцией». Не видеть друг друга, не обменяться парой слов - разве на очной ставке, после дыбы, в мутной мгле отступающего сознания. И всегда те же казематы Петропавловской крепости, те же солдаты, «животом» отвечавшие каждый за своего колодника. При Никитине их состояло четверо.
Положение Ивана Никитина с самого начала было не совсем обычным. Неизвестен день его ареста, неизвестно, где в Москве он непосредственно после ареста содержался. Но в Тайную канцелярию художника отправили только после того, как ее начальник попытался самолично выяснить интересовавшие его подробности. Характер «персонных дел мастера» позволяет с полной уверенностью сказать, что затея Ушакова не удалась. В начавшейся игре ставкой была его жизнь и дело, за которое он шел на смертельный риск, и Иван Никитин умел сохранять поразительное хладнокровие и выдержку в самых изматывающих допросах: слишком превосходил он своих противников умом и убежденностью. Следователи сыска оставались всегда только чиновниками, только лакеями, искавшими любой ценой заслужить похвалу хозяина. Моральный перевес неизменно был на стороне Никитина. Ни в чем не признаваясь, он предложил с самого начала свой вариант объяснения своих действий, сам укладывал в эту схему факты, а если факты все же из нее выпадали, Никитин предпочитал вопреки всему их отрицать. Ни один человек, ни один из товарищей по «факции» не был привлечен по его показаниям.
Даже тогда, когда были предъявлены в качестве улики адресованные ему письма, Никитин заявил: «С какого виду к нему, Никитину, писали, не знает, и случаю де никакова со оными людьми он, Никитин, не имел и писем напред сего писывано к нему не бывало, он де, Никитин, сам к ним не писывал, и по письмам тех людей представительства никакова он, Никитин, не имел…» И вслед за каждым допросом появлялась очередная резолюция руководителей Тайной канцелярии: «В подлинной правде разыскивать и допрашивать накрепко». «Накрепко» - значит, с пытками, издевательствами, может быть, и дыбой.
Никто из людей, близких к художнику, оказавшись в руках Тайной канцелярии, до ареста Никитина не вспоминает его имени. Наоборот, когда позднее, на розыске, к ним обращаются с вопросом о его участии, все они отрицают какую бы то ни было связь с живописцем, категорически, без колебаний. Нет, «тетрадей» не переписывал, нет, никому читать не давал, нет, никаких разговоров «и с кем о «тетради» не вел. Нет, нет и еще раз нет! Художник слишком.много знал, и любой ценой его хотели уберечь от расправы, понимая, что с ним она будет короткой и беспощадной, а все следствие примет слишком страшный оборот. А ведь «тетрадь» - это ни много ни мало политический памфлет на приближенных Анны.
Наследие Ивана Никитина стало символом расцвета русской культуры в начале XVIII века, воплощением нового отношения к человеку. Эта высокая человечность раскрывается в «Портрете малороссиянина», который долгое время условно назывался «Напольным гетманом».
Молчит Решилов, молчит безвестный «богоделейный нищий», сам переписавший множество «тетрадей», молчит и вовсе прикидывающийся простачком великоустюжский живописец Козьма Березин. А все они знали Никитина, бывали у него дома и говорили не только о решиловской «тетради».
Проходят годы. Дело - теперь оно уже, по существу, дело Никитиных, а не исчезнувшего Родышевского - не дает никаких результатов. Развязка наступает в конце 1737 года. Трудно сказать, что позволило, в конце концов, к ней прийти. Несомненно одно - известное значение имела смерть Феофана Прокоповича, вдохновлявшего и направлявшего следствие от имени Ушакова.
Сила духа Никитина позволила ему выстоять, ни в чем не признаться, никого не выдать, но она не могла переубедить Тайную канцелярию, тем более перед лицом очевидных фактов, что было действительной целью и смыслом поступков художника. Беспощадность приговора была ошеломляющей. Ивана Никитина после пяти лет одиночного заключения и почти ежедневных допросов «бить плетьми и послать в Сибирь на житье вечно под караулом». Пожизненная ссылка стала уделом и его брата живописца Романа Никитина с женой Маремьяной, женщиной редкой выдержки и самоотверженности.
Дело Родышевского кончилось. Оставалось только решить, как везти Никитиных в Сибирь. Никаких разговоров между собой, с охраной, тем более с посторонними, никаких писем и передач, безостановочная, строго секретная езда - так обращались только с самыми важными государственными преступниками. Тайная канцелярия не просто наказывала своих узников - она продолжала их бояться.