Насколько тайный сыск торопился с перевозкой Никитиных, можно судить по тому, что расстояние от Москвы до берегов Иртыша маленький конный обоз покрывает за два с небольшим месяца - ни остановок, ни передышек, только смена перекладных лошадей. Местом ссылки братьев Никитиных стал Тобольск.
Каковы бы ни были ускользнувшие от нас подробности тобольского житья Ивана Никитина, можно с уверенностью сказать - легким оно не оказалось. Но художник будто не замечает этого. Как и в застенках Канцелярии, он сохраняет присутствие духа, не жалуется, не просит о помиловании, о снисхождении. Стена глухого неприятия прочно отгораживает его ото всего того, что предпринимает императрица. Мнимая безучастность художника представляется тайному сыску куда более опасной, чем любые резкие выпады, вспышки ненависти и отчаяния. Никитин словно выжидает, твердо уверенный в исходе своего ожидания, и перелом действительно наступает: спустя два года Анна Иоанновна отдает распоряжение вернуть братьев Никитиных из ссылки.
Так непохожий на царицу приступ человеколюбия объяснялся просто. Она давно недомогала и прощением наиболее опасных своих врагов надеялась, по христианскому поверью, вернуть милость божью, а вместе с ней и здоровье. Когда эта первая жертва, касавшаяся одних Никитиных, не помогла, была провозглашена общая амнистия - «отпущение вины штатским и духовным лицам».
Тайная канцелярия тщательно фиксирует освобожденных, приводит прощенные вины, указывает места и сроки заключения. Но Никитиных в документах нет. Вещь неслыханная и немыслимая: царский именной указ, отметка о получении его Тайной канцелярией и никаких указаний на исполнение, как будто сыск мог пренебречь императорской волей. И тем не менее это именно так. Ушаков выжидал. Если Анна Иоанновна выздоровеет, ее нетрудно будет убедить в нецелесообразности освобождения Никитиных, а если умрет, тем более не следовало спешить с возвращением тех, кто не относился к числу сторонников начальника Тайной канцелярии. Во всех случаях выжидательная позиция оправдывала себя, а усиливающийся недуг Анны Иоанновны и вовсе гарантировал безнаказанность.
Ушаков не просчитался: спустя полгода императрица умерла. Тем не менее Канцелярия получает новое предписание об освобождении Ивана Никитина от захватившей власть «правительницы» Анны Леопольдовны. «Правительница» повторяет свое распоряжение дважды, и снова безрезультатно. Очередной дворцовый переворот возводит на престол дочь Петра, и первым, еще устным, распоряжением Елизаветы Петровны становится приказ о немедленном освобождении художника. Елизавета, несомненно, знала затянувшуюся историю с помилованием, и поэтому, не доверяя тайному сыску, она вслед за первым подписала второй указ: Никитиных освободить. Только это последнее предписание и было принято к исполнению. Против него появилась отметка о мерах, принятых Тайной канцелярией. Запись же в целом настолько неправдоподобна, что ее трудно не воспроизвести: «А в прошлых 740-го декабря 14, 741-го июня 30, декабря 22, в 742-м годех генваря 25 чисел по присланным ис Канцелярии Тайных розыскных дел указом братья живописцы ис ссылки освобождены и отпущены в Москву». Но свобода опоздала: Иван Никитин умер и был похоронен в пути.
Дело Родышевского - дело первой русской политической партии - действительно было закончено, и обвинение в измене идеалам преобразования России с Ивана Никитина снято. Спустя двести с лишним лет после смерти художник впервые предстал перед потомками таким, каким был: великолепнейшим мастером, человеком большой и благородной гражданской судьбы.
ИСТОРИЯ ОДНОГО ПОРТРЕТА
В глубине души я убеждена, что все начала бывают простые. Потом придет путаница находок, разочарований, колебаний, попыток объяснения собственных размышлений, но начало…
Мы стояли с группой студентов в зале Русского музея около работы чудесного живописца начала XVIII века Андрея Матвеева. «Автопортрет художника с женой. 1729 год», - сообщала надпись на этикетке. Разговор шел об удивительном для тех далеких лет ощущении человека в почти неуловимом переливе смены настроений, о цвете, сложном, вибрирующем, будто настроенном на это душевное состояние, о технике - манере стремительной, уверенной, легкой, где скрытая за широкими жидкими мазками первая прокладка цвета создает иллюзию внутреннего свечения живописи. И вдруг нелепый вопрос: «А на сколько лет выглядит женщина на картине?»