Уж многие мечты ему чужими стали.
Рассудок тверже и верней,
Поступки, разговор скромнее,
Он осторожней стал, быть может, стал умнее,
Но верно счастием теперь во сто крат бедней.
Не подражай ему, иди своей тропою,
Живи для радости, для дружбы, для любви,
Цветок нашел - скорей сорви!
Цветы прелестны лишь весною!
Мог ли Креницын последовать такому совету? Вряд ли. Баратынский за свое свободомыслие и проникнутые им стихи поплатился исключением из корпуса, хотя предлог для этого был найден иной. Он начинает военную службу солдатом в глуши Финляндии. Креницына ждала та же судьба. Его широко разошедшиеся стихи «Панский бульвар», остроумной зло высмеивающие высокопоставленных лиц, принесли молодому стихотворцу множество неприятностей. Это была последняя капля, переполнившая чашу терпения начальства. Появилась возможность свести счеты со слишком независимым и вольнодумным юношей. Ему припомнили и все его прежние стихи, и дружбу с Баратынским, и якобы недостаточно уважительное обращение с преподавателями. Именно это последнее и послужило формальным предлогом для исключения Креницына из корпуса с разжалованием в солдаты и отправкой в отдаленный армейский полк.
В картине «Парад на Марсовом поле» художник Г. Г. Чернецов представил большую группу современных ему деятелей русской культуры и литераторов. В окружении И. А. Крылова и В. А. Жуковского стоит здесь и А. С. Пушкин, которого художник писал с натуры.
Но то, что должно было сломить молодого поэта, в конечном счете оказалось для него немалой удачей. Отличавшийся либеральными взглядами, нечуждый литературных увлечений ротный командир, встреченные здесь Креницыным братья Муравьевы помогли ему сделать следующие шаги в поэзии. Именно к этим годам и относятся те немногочисленные публикации, которые удалось разыскать в «Сыне отечества», «Славянине» и «Русском инвалиде». На своеобразное и очень искреннее дарование Креницына живо откликается А. А. Бестужев, многие другие, но до публикации произведений чаще всего дело не доходит. Каждый раз на пути оказывается цензура, которую не устраивали произведения поэта. Репутация крамольного литератора все более прочно укреплялась за Креницыным, а почти каждое новое стихотворение ее подтверждало. Складывается своеобразная традиция: стихи Креницына расходятся в рукописях, переписываются, заучиваются наизусть.
Глубоко переживший восстание декабристов, отозвавшийся на него новыми, совершенно недопустимыми, с точки зрения цензуры, стихами, Креницын действительно не может вырваться из армии, которая рассматривается начальством как форма его заключения. Как только такая возможность появилась, Креницын не замедлил ею воспользоваться. В 1828 году он уходит в отставку и поселяется в крохотном сельце Мишневе тогдашнего Великолуцкого уезда. Как раз здесь и находилась могила его деда. Мишнево - Ми-шино - неточность, которая помешала найти к тому же действительно слишком маленькое сельцо на старых картах Псковской губернии.
В Мишневе не было ни богатства, ни размаха, ни даже простых удобств других псковских поместий семьи Креницыных. Трудно теперь точно сказать, что определило выбор поэта, но, несомненно, здесь сыграли роль и его личные вкусы, привычка к простоте, тяга к уединению и желание создать наиболее удобные условия для литературной работы. Правда, с этого времени Креницын больше не делает попыток печатать свои произведения. Все они остаются в его столе, читаются только друзьями, которым одним и было доступно Мишнево. «Мишневский затворник», как не без горечи называл себя Креницын, очень редко выезжает в столицу. К моментам этих выездов и относятся его встречи с Пушкиным. Сюда свозит Креницын семейную библиотеку, семейную коллекцию портретов и картин - причина, почему полотна Мины Колокольникова и Головачевского оказались именно здесь, в таком, казалось бы, неподходящем для нарядных портретов XVIII века месте.
Годы добровольного уединения не меняют внутренне Креницына. Он провожает в последний путь обожаемого им Пушкина, но и находит в себе достаточно душевных сил, чтобы тремя годами позже предпринять куда более далекое путешествие в Париж - присутствовать при встрече перевозившегося туда праха Наполеона. И это снова своеобразный жест политического протеста. В условиях возрождения французской монархии Бурбонов, последовавшей за ней Парижской коммуны Наполеон в представлении Креницына, как и многих людей его поколения, опять превращался в консула республики, противостоящего империи и, во всяком случае, врага русского царизма.