«Мы, непобедимейший монарх Божьей милостью император и великий князь всея России, и многих земель государь, и царь самодержец…» или «Мы, наияснейший и непобедимый самодержец, великий государь Цезарь», но не мог изменить придворных порядков: постоянное присутствие всевидящих и всезнающих придворных опутало его, как паутина. Царь не решился ввести в Думу своих польских сподвижников, ограничившись тем, что наполнил ее членами собственной думы, сложившейся в Путивле. Не ввел и новых должностей (за исключением чина мечника, которым стал молодой князь Михаил Скопин-Шуйский). Даже возможных соперников в борьбе за трон, родовитых и влиятельных Шуйских, арестованных по обвинению в заговоре, не решились казнить.
Повторялась история Годунова: не будучи в состоянии казнить бесчисленных врагов, Лжедмитрий начал с попыток задобрить их мягким обращением и всякого рода пожалованиями (сегодня такой образ правления назвали бы «популизмом»). Посаду он обещал милость и правосудие в приказах; дворянство, нужды которого хорошо знал, широко жаловал деньгами (вскоре казна совсем опустела, и царю не хватило средств даже на то, чтобы послать приданое невесте, Марине Мнишек). Бежавших крестьян закрепили за теми помещиками, жившими на юге, на черниговских, тульских и рязанских землях, которые не дали им умереть в голодные годы.
Но собственное поведение Лжедмитрия было неверным и совсем не походило на традиционный образ жизни московского царя. Тысячи глаз видели, что Лжедмитрий носит иноземное платье, подчеркнуто пренебрегает местной знатью и национальными обычаями (не позволяет кропить себя святой водой; не ходит в баню; не спит после обеда; посещает город, лавки ювелиров и аптекарей без свиты; ест телятину в пост и многое другое). Москвичи еще не знали, что в Польше их царь принял католичество, но постепенно заподозрили, что он «не совсем православный»: на это указывали попытки разрешить в Москве строительство костела и открыть иезуитский «коллегиум» для обучения детей.
Кичлив и распутен самозванец был до крайности, даже в сравнении с Грозным, — среди его жертв оказалась чистая и милая девушка Ксения Годунова, дочь царя Бориса. Эта выходка вызвала сильное раздражение в народе и привлекла много сердец к страдалице. От Лжедмитрия отвернулась даже Мария Нагая — после того, как он задумал вырыть из могилы в Угличе труп похороненного там ребенка и в очередной раз доказать, что ему удалось спастись.
Особую критику вызывало расточительство Лжедмитрия, несвойственное правителям Руси: он без конца заказывал драгоценности у лучших ювелиров Европы, дарил неслыханные суммы своим покровителям-полякам, заказывал бесчисленные наряды, строил новый дворец, а при отсутствии денег раздавал направо и налево векселя. В конце концов Казенный приказ поставил его расходы под контроль и ограничил выплаты по царским распискам!
Думу раздражали и безуспешные попытки Лжедмитрия вмешаться в европейскую политику, и фантастически дорогостоящие военные проекты. Так, он думал начать войну с протестантской Швецией и стал готовить поход на Азов, принадлежавший Турецкой империи (хотя в союз с ним не вступила ни одна европейская держава). Для этого в Ельце была создана военная база. Наконец, царь собрался втянуть Россию в борьбу за корону Речи Посполитой, которую ему тайно предложили польские шляхтичи-заговорщики. Сигизмунду III об этом сообщили московские бояре, сразу заговорив о желании свергнуть самозванца и возвести на престол сына короля, Владислава. В итоге Лжедмитрий утратил поддержку короля.
Старое московское боярство вообще относилось к царю с недоверием и контролировало все сколько-нибудь ответственные его шаги. Теперь оно убедилось не только в низком происхождении самозванца, но и в непригодности на роль «природного царя». Положение Лжедмитрия стало крайне ненадежным, в Московии и за рубежом открыто говорили о самозванстве царя, умножились слухи о заговорах, состоялся ряд покушений на его жизнь, «шатость» появилась даже среди стрельцов охраны.
В такой обстановке самозванцу нужна была поддержка, и он решил заключить брак с Мариной Мнишек. Это было одним из условий договора с польским королем и позволяло под благовидным предлогом ввести в Москву наемную армию. Несмотря на противодействие Боярской думы, царь добился своего: 2 мая 1606 г. невеста прибыла в Москву в сопровождении огромного эскорта пехоты и конницы, привезя в обозе довольно много оружия.