Уроки Смуты
Если попытаться передать социальную психологию, которая породила Смуту, на современном жаргоне, то получится примерно следующее.
В конце XVI в. Россия впервые глубоко прочувствовала, что именно построили Иван III и его внук Иван Грозный, что за ношу взвалила она на плечи и чем должен будет расплатиться каждый за избранную долю. И рванулась от этой доли, а каждый гражданин закричал: «Остановите самолет, я сойду». И пытались «сойти» лет примерно десять-пятнадцать: каждый хотел выйти из тягла, стать кем-то другим, крестьяне записывались в казаки, тяглые горожане — в служилые люди по прибору и т. д. Но развитие Смуты убедило Московию, что такие попытки крайне опасны, что они только усугубляют положение всех и каждого в отдельности.
Тем не менее через два-три поколения этот опыт предадут забвению, и народ, с завидной регулярностью, будет повторять попытки выбраться из-под им же созданного ярма. И вновь и вновь, осознав необходимость и разумность возврата, будет возвращаться назад, своими руками надевать мало изменившееся ярмо и браться за общий, хотя и слишком тяжелый, крест.
Но молодые герои Смуты (Лжедмитрию I едва за 20, столько же — Скопину-Шуйскому, Истоме Пашкову 23–24 года) об этом не могли знать. Они только почувствовали, что сбросить тяжелое бремя не удастся, не погубив всей страны; что придется с ним жить; что сама страна представляет тяжесть, которую крайне нежелательно увеличивать. А значит, нужно установить такой порядок, который позволит поделить этот груз, сделать так, чтобы его можно было вынести. Нужно построить систему, хоть отдаленно напоминающую справедливую и в то же время соответствующую складу, сути страны, то, что можно назвать «системой равномерного гнета». В этой системе все, включая царя, бояр и купцов, несли бы бремя наравне с простонародьем. До конца XVII в. будут предпринимать попытки построить такое государство, не забывая о невыносимых временах Смутного времени.
МОСКОВСКОЕ ЦАРСТВО ПРИ ПЕРВЫХ РОМАНОВЫХ
Новая династия начинает все сначала
Гражданская война затихала, но ее последствия были очень тяжелыми. Интервенция еще далеко не прекратилась. На севере был отторгнут Новгород, на западе — Смоленск и Северские земли. Страну грабили крупные отряды поляков, казаков, беглых, и «просто разбойников», доходившие иногда до Москвы. На них приходилось бросать войска, иногда во главе с самим Пожарским. Крестьянские дворы, регулярно разоряемые уже полвека, не могли больше содержать ни своих хозяев, ни помещиков. Заметна была и убыль людей. Пашня в центральных уездах резко сократилась, а количество безземельных крестьян (бобылей) удесятерилось и приближалось к половине. Очень пострадали торговля и ремесла. В городах остались только «людишки молодчие, сапожники да портные мастеришки», которые «скитаютца по своей братии без дворишек», писал современник. Казну до конца расточили самозванцы, поляки и бояре, что сказывалось на протяжении всего столетия. Извне на русский трон по-прежнему претендовал королевич Владислав, а внутри страны все множились самозванцы.
Необходимо было заключать мир с Польшей и Швецией, поскольку для войны не было денег. Лишь после ряда новых русско-польских войн, которые шли тяжело и с переменным успехом (русские дважды осаждали Смоленск, но не смогли его взять) (1634) и заключения мира на речке Поляновке, удалось заняться внутренними делами. Но всего через 20 лет Москва, опираясь на украинское казачество, «предъявит счет» Речи Посполитой и с лихвой вернет все утраченное, завершив воссоединение домонгольских земель в Русское государство.
По избрании Михаила Федоровича (1613–1645) управление страной не полностью перешло в руки царя. Важнейшую роль играли земские соборы и Боярская дума. «Михаил, хотя и самодержцем писался, однако без боярского совету не мог делать ничего», — писал Григорий Катошихин. Соборы рассматривали налоги и главные государственные расходы, например военные, что во многом определяло политику Москвы. В 1614–1615 гг. решали вопрос о борьбе с Заруцким и о взимании «пятой деньги» (т. е. 20 % от стоимости имущества); в 1616 г. — о новом налоге; 1619 г. — о переписи населения, и т. д. Участвовала в управлении страной и семья Михаила Федоровича. Сначала роль регента играла мать, Ксения Ивановна («великая инокиня» Марфа), окруженная кланом родни Салтыковых. Вернувшись из польского плена, в управление вмешался отец Михаила, патриарх Филарет, причем столь решительно, что даже земские соборы стали собирать реже. «Нравом опальчив и мнителен, а владетелен таков был, яко и самому царю бояться его… всякими царскими делами и ратными владел», — писал о нем современник.