Клубов было пять: Английский, сильно павший, но сохранивший характер светского дворянско-бюрократического чопорного собрания; начавший прогрессировать Купеческий, где ежегодно давались охотно посещаемые публикой маскарады; Дворянский — место собрания «среднего» московского общества и чиновничества; Немецкий, или «шустер-клуб»,* как его называли в насмешку, мало посещавшийся, но знаменитый скандалами, которые учиняли на его балах и маскарадах не его члены, а гости из русских, которых затем обязательно выводили, и только что народившийся по инициативе А. Н. Островского, Н. Г. Рубинштейна и артистов Малого театра Артистический кружок,* поместившийся первоначально на Тверском бульваре, а затем перешедший на Большую Лубянку.* Кружок этот существовал очень скромно до перехода с Лубянки на Театральную площадь,* где под водительством актера Малого театра Вильде он превратился частью в театральную антрепризу, давая, в сущности, совершенно публичные спектакли и составив особую драматическую труппу, частью в обычный клуб с довольно крупной азартной игрой, между прочим, в модное тогда лото. К этому времени многие члены, в том числе и основатели, оставили кружок, в котором завелись неприятные истории, пререкания между директорами, и вообще он уклонился от первоначально задуманной цели — общения, на скромных семейных основаниях, московских артистов всех родов оружия и устройства исполнительных собраний товарищеского характера без преследования меркантильных целей и широкой публичности. Но первые года два своего существования кружок жил хотя и скромной, но очень интересной жизнью и охотно посещался всей артистической Москвой, причем нередко там импровизировалось без всякой эстрады, иной раз за ужином, музыкальное или литературно-драматическое исполнение. Одним из частых посетителей кружка был П. М. Садовский; И. Ф. Горбунов* во все свои приезды в Москву заходил туда, да и дамский персонал московских театров оживлял кружок своим присутствием, что в те годы было новшеством.
К числу публичных увеселений надо отнести вышедшие теперь из моды маскарады, проходившие тогда гораздо оживленнее; особенно многолюдны были маскарады, дававшиеся в Большом театре. Под маскарад отводилось все помещение театра, даже передняя часть сцены. По окончании представления партер быстро очищался от кресел; пол в части зрительной залы, прилегающей к сцене, поднимался до ее уровня, оркестр застилался тоже полом, и таким образом сцена соединялась с партером, причем на сцене ставился павильон с потолком, отделявший от публики закулисную часть сцены; иногда на ней устраивался бивший довольно высоко фонтан; в центре зала возвышалась круглая эстрада, на которой сидели и исполняли свои песни тирольцы; в зале же, на краях ее, помещались, кажется, два оркестра. Танцевали и на сцене и в партере, но в общем танцующих было мало, и танцы происходили достаточно смирно; пытавшихся резко канканировать немедленно усмиряли, а при непослушании и сопротивлении выводили без церемонии. Костюмированных было не очень много, и костюмы не отличались красотой и оригинальностью; большинство масок, главным образом лиц женского пола, было в разноцветных домино, а мужчины во фраках. Публики собиралось очень много, даже много лож бенуара и бельэтажа бывало занято, и оттуда движущаяся во всех направлениях и танцующая публика представляла пеструю, веселую картину; в большом зале-фойе происходило гулянье парочками под руку, а в боковых залах устраивался буфет и за отдельными столиками подавался ужин. Дамы из «общества» тоже езжали со своими кавалерами в эти маскарады, но брали ложи, откуда не выходили и куда им подавалось шампанское (в те годы его пили во множестве, и оно было гораздо дешевле), фрукты и конфеты. Конечно, ничего подобного тому оживлению, которое царило некогда в Париже на дававшихся в «Grand Opèra» маскарадах, в Москве не было, но все-таки театральные маскарады проходили веселее других. Помню характерную сцену, свидетелем которой я был в маскараде: элегантный господин во фраке, с обязательным цилиндром на голове, вбегая из коридора по лестнице в бельэтаж и споткнувшись, чуть не упал. Это показалось смешным другому господину, стоявшему на площадке бельэтажа, он громко расхохотался и крикнул: «Ну-ка! Еще!» Но не успел он договорить этой фразы, как упавший в два прыжка подскочил к нему и дал ему звонкую пощечину. Тот растерялся, а элегантный господин спросил: «Угодно еще?», на что побитый резонно, но очень обиженно, ответил: «Не надо», и ушел.