В различных родах ханжей первое место, как мы уже заметили, занимают уроды, юроды и убогие. Понятие об убогом определяется двояким образом, смотря по тому, кто определяет: древнерусский грамотник, или народ. По свидетельству известной беседы: «убогий о богатстве не печется не о чем же»; а пословица говорит: не то убогий, шо трошки ’мае, а то, шо не зна «годи» та усе жада’е. Убогие считались святыми так же как и уроды и калеки. У древнорусских ханжей был запрос на уродов, любовью которых можно было бы спасти свою душу, а потому они фабриковались так же, как и нищие. У своих детей, или у взятых на откуп или у детей краденных старцы и старицы выламывали руки и ноги, выковыривали глаза и сделав их таким образом уродами, воспитывали потом до юродства. Макаров говорит, что еще недавно наши города наполнены были толпами слепых, а по улицам ездили подводы с изуродованными людьми. Уроды одарены нездешнею силою. Так есть «трава нечуй ветер», которую находят только одни слепые. Предвещалось несчастие, если кто слепца стрячет, т. е. встретит (Щапов, 450). Уроды в нравственном смысле, т. е. дураки, безумные, идиоты, были уродами высшей школы и назывались «юродивыми». Искусственные юроды приготовлялись или из детей или из нищих с юродственными склонностями, которые сманивались старицами. Были также притворные юроды, ибо юродство считалось почетным и выгодным занятием: «инии же творятся малоумии, а потом их видят целоумными» (А. А. Эксп. III, 264). Юродством называлось всякое бесчиние и безобразие: ходить полуголым, кощунствовать над святыней и всяким приличием, драться на улицах, творить чудеса. Юроды были известны в глубокой древности. При Ольге, говорит Татищев, желающим креститься не возбраняли, но только смеялись над ними, называя их юродами (Тат. ист. 2, 43). Над ними ругались. В румянцевской рукописи о сивиллах, кумекая сивилла рассказывает про Тарквиния, что он наругался над нею, как над юродом. Как много было в древней Руси юродивых и блаженных, мы можем заключить из того, что в одном только синодике синод, библ. (полуустав XVII века, № 665), после имен царей, цариц, святителей и патриархов, помещено двадцать пять юродивых, в числе которых три женщины: Ульяния, девица Феодосия и инока Леонида. Древнерусских юродов, мы можем изучать, в настоящее время, на живых образцах, сохраняющихся в матушке Москве, где, кроме Ивана Яковлевича, есть еще и другой пророк Семен Митрич, живущий на Смоленском рынке, в приходе церкви Св. Николая Чудотворца, что на Песках.
Мы не заметили в Иване Яковлевиче особенных остатков древнерусского язычества, и вообще он замечателен не столько своими собственными верованиями, — все это очень обыкновенно, — сколько тем культом, который его окружает и служительницею которого является «русская женщина».
Славянская женщина, в глубокой древности, имела религиозное значение. Подобно божеству, которому она служила, и самая природа ее получила космогоническое происхождение. Эта было светлое и чистое существо, это была дева в лучшем значении этого слова, (дева от санскритского div — блистать). До сих пор еще русская женщина хранит в душе своей память о прежнем своем религиозном значении, а в древней Руси это значение было ясно, общепонятно. На почве древнерусского миросозерцания светлые эпические девы сменились ведьмами, сестрами-колдуньями, тремя сестрами бабами-ягами, сестрами-лихорадками. Духом этих верований определяется смысл женщины-хороводницы, женщин, совершавших разные обряды, например, опахивание полей, баб-лечеек, старушек-переходниц, собиравших травы, девки-пятницы, водимой в крестном ходу (дух. регламента) и всех женщин-ханжей. Читатель видел, что с приближением к новому времени воззвания против ханжей повторяются все чаще и чаще. Действительно, впоследствии, языческие верования стирались, тупели и мало-помалу переходили в ханжество. Таким образом, верования, бывшие когда-то искреннейшими верованиями всего народа, делаются принадлежностью одних ханжей. Осмысленные ими по-своему, верования эти живут до сих пор в лице стариц, юродивых, шутих, кликуш, богомолок, странниц; они живут и вообще в так называемой «русской женщине». «Русская женщина» не начинала еще своей христианской истории и лучшим доказательством на это служит жизнь Ивана Яковлевича.
Иван Яковлевич из Смоленских священнических детей