Лиле было пятнадцать, когда она начала предчувствовать и предвидеть.
После очередных «модельно-диетических» обсуждений за поеданием мороженого с одноклассницами она вдруг отчетливо увидела будущее каждой из тех, с кем сидела за столиком.
Она попыталась себя уговорить, что все выдумывает, но – нет, она знала, знала, что не выдумывает…
Что самовлюбленная Настя, помешанная на своей красоте, уже регулярно посещавшая салоны и заранее знавшая, в каком возрасте какую операцию по преображению внешности сделает, чтобы достигнуть идеала, выйдет замуж за сынка банкира, наркомана, который и ее подсадит на наркотики, и Настя умрет в двадцать четыре года от некачественного героина.
Что чудесная добрая Катя, единственная дочь немолодых родителей, писавшая сказки и мечтавшая стать русской Джоан Роулинг, станет не сказочницей, а журналисткой, будет писать трогательные статьи о героических матерях-одиночках и сотрудницах детского хосписа, всю жизнь проживет одинокой, но будет считать, что раз ей интересно и с карьерой все хорошо, то жизнь удалась, а в сорок лет выйдет замуж по большой любви… А в сорок два умрет во время первых и очень поздних родов – от кровотечения.
Что ни у одной из тех, кто сейчас поглощает мороженое и мечтает вслух, не сбудутся их мечты, вернее – у одной сбудется то, о чем она и мечтать не смела бы…
– Ты, Марина, вполне могла бы стать моделью. Если бы перестала горбиться и смотреть так затравленно, – сказала Лиля и сама испугалась того, что выпустила эти слова на волю.
Марина с ужасом смотрела на Лилю. Другие девочки – с насмешкой. Марина была пария. Из плохой семьи. Родители ее били. Одета всегда нищенски. Мороженое ей покупала обычно Настя, сопровождая угощение каким-нибудь мелким и уже привычным оскорблением. Марина была длинная, тощая настолько, что ее подозревали в анорексии, ни груди, ни бедер, бледная, и лицо странное: глаза огромные, навыкате, как у стрекозы, рот маленький, подбородок вообще крошечный и острый. Только волосы у нее хорошие были, натурального пшеничного оттенка, да кожа как фарфор, ни единого прыщика.
– Да она ж на муху похожа… С этими глазищами выпученными, – фыркнула Настя.
– Нет. Она похожа на Аэлиту, – сказала вдруг Катя.
– На кого?!
– На инопланетную красавицу из романа Алексея Толстого.
Лиля отвернулась, вдруг поперхнувшись слезами.
Она видела, видела, видела…
Она не хотела, но она видела…
…Настя, исхудалая, серая, с давно немытыми свалявшимися волосами, с покрытыми болячками губами и какими-то белесыми, тусклыми глазами, хрипя, умирает на когда-то роскошном, а сейчас запятнанном и заблеванном ковре, а ее муж с ненавистью бьет ее ботинком по ребрам и кричит: «Не умирай, сука, не смей, не смей!» А потом, когда понимает, что она уже не дышит, что застыли широко раскрытые глаза, он, скорчившись, падает рядом и воет: «Что же мне делать?» Не от скорби, не от боли потери, а от страха, что теперь за него точно возьмутся и будут лечить, а это значит – жить без кайфа, жить в аду…
…Марина, одновременно пугающая и прекрасная, похожая на инопланетянку, сверкающая серебристым гримом, шла по подиуму в сложном, тоже серебряном, платье. Милан, но она даже не думает о том, чтобы посетить величайший собор. Зато она уверена в себе и в своей карьере и пользуется спросом, потому что обладает не только уникально тонким телом, уникальным обменом веществ, позволяющим ей сохранять худобу без анорексии и наркотиков, не только оригинальной, запоминающейся красотой, но еще и не делает тех глупостей, на которые способны другие модели. Она патологически ответственная и серьезная, она копит деньги и полезные знакомства, она намерена по окончании карьеры создать собственное модельное агентство.
…Катя, оплывшая от тяжелой беременности, с проседью в коротко стриженных волосах, лежит на каталке в больничном коридоре, к левой руке ее тянется трубочка капельницы, а правой она из последних сил сжимает руку мужа и улыбается ему с такой сияющей любовью, что кажется – эта любовь смывает и следы возраста, и уже подступившую боль. На висках и на переносице у нее высыпали капельки пота, муж вытер их своим платком, поцеловал в кончик носа и смотрит, как ее увозят… Катя пытается приподняться, чтобы еще раз улыбнуться ему. Чтобы его, волнующегося, поддержать: все будет в порядке, им обещали, что все будет в порядке, современная медицина даст ей возможность стать матерью здорового мальчика, все будет хорошо, уже через несколько часов они снова будут вместе, втроем! А Лиля видит, как парит над каталкой, над горой высящимся животом Кати – длинное, серое, длиннопалое, белоглазое, с пастью пиявки, страшное, страшное, страшное… Касается то ее груди, то живота, словно пытаясь выбрать жертву: женщину или дитя? Женщину или дитя?