Он улыбнулся в ответ.
– Тогда кофе.
Джанибекян нажал кнопку на селекторе и попросил мягким бархатным голосом:
– Наташа, сварите, пожалуйста, два кофе мне и гостю.
На слове «кофе» он сделал какой-то особый акцент и тут же пояснил уже для меня:
– Исключительный кофе. Такого вы не пили, Нильс. Мне его привозят специально из Колумбии.
Тихонько приоткрылась дверь, и длинноногая Наташа принесла кофе. По кабинету потек и вправду невероятный аромат. Джанибекян сам снял с подноса чашку и поставил передо мной на журнальный столик со стеклянной столешницей.
– Пробуйте.
Я пригубил кофе, ожидая, что аромат, как это часто бывает, окажется ярче и насыщеннее вкуса. Но вопреки ожиданиям вкус тоже оказался невероятно глубоким и насыщенным.
– А? – как-то задиристо поинтересовался хозяин кабинета.
– Да, – кивнул я.
Довольный Джанибекян уселся на диван и взял вторую чашку.
– Жаль только, мало в этот раз привезли, у них там какая-то забастовка была, производство приостановили, – с искренней печалью заметил он. – А то бы я с вами поделился. В вашей Дании такого нет.
– В Дании такого нет, – согласился я. – Но я давно уже не в Дании, а в России.
– В России такого тоже нет, – отмахнулся Джанибекян. – Так с чем вы пожаловали, Нильс? Новый проект? Предложение, от которого нельзя отказаться?
Джанибекян мягко улыбался, но взгляд его был острым, цепким. Я отставил чашку.
– Нет, Арам. На этот раз просто просьба, от которой можно отказаться.
Взгляд Джанибекяна стал острее, улыбка шире:
– Ну, Нильс, сомневаюсь, что вы можете попросить чего-то такого, что я не смог бы сделать в счет прошлого и будущего партнерства. Разве только если это незаконно.
– Все законно, – улыбнулся в ответ я. – Речь о вашем сотруднике, Евгении Кравцове.
Джанибекян резко перестал улыбаться и спрятал отсутствие улыбки в чашке с кофе, делая очередной глоток.
– Он уже не работает на меня. – Джанибекян поставил чашку и посмотрел на меня острым взглядом без улыбки.
– Я знаю, что между вами возникли разногласия, но…
– Вы пришли за него попросить? – снова перебил меня хозяин кабинета.
– Он мой приятель, – честно признался я. – И он сейчас в очень скверном положении.
– Он сам загнал себя в это положение, – отрезал Джанибекян. – Я не дам ему повышения.
– И не надо. Просто верните ему его должность.
– Она его не устраивает.
– Не его. Его… его сбили – как у вас говорят, с панталыку, да?
Джанибекян удивленно кивнул. Я отметил это. У меня в лексиконе имеется несколько редко употребляемых русских разговорных выражений – они хорошо воздействуют на собеседника, заставляя концентрироваться на важных моментах.
– Так вот – его сбила с панталыку беременная жена. Арам, у вас трое детей, вы же знаете, что такое беременная женщина.
– Знаю. А еще я знаю, что настоящий мужик не решает дела с оглядкой на женщину, даже беременную.
– Он же хороший специалист, – вставил я.
– Хорошие специалисты тем более не работают по женской указке, а если работают, то они хреновые специалисты! А беременная женщина должна сидеть дома и думать о семье и уж точно не о работе своего мужика. Кроме того, если он такой прекрасный специалист, почему бы вам не взять его себе?
Джанибекян снова улыбнулся.
– Арам, у меня есть свои прекрасные специалисты и нет повода выгонять их на улицу. А у вас вакантное место топ-менеджера, на которое вы еще долго будете искать специалиста уровня Кравцова. Разве нет? Давайте будем честными.
Я посмотрел в глаза хозяину кабинета, он не отвел взгляда, но хохотнул.
– Если быть честным, да. У меня сейчас серьезная брешь в кадрах, и восполнить ее пока не получается. Рынок труда определенно просел в последнее время, так что хорошего специалиста днем с огнем не найдешь. Уж вы-то это знаете, иначе бы не пришли, верно?
Я кивнул.
– Но я уже говорил, мне не нужен специалист какого угодно уровня, если он шантажирует меня по указке беременной жены. Я не терплю глупости и упрямства. Особенно глупого и упрямого шантажа, Нильс. Шантаж противоречит конструктивному деловому общению.
– А если шантажа, глупости и упрямства больше не будет?
Джанибекян причмокнул губами.
– Человек оступился, Арам, – продолжил мягко настаивать я. – Эмоциональный поступок, гордость, ошибка. Ведь можно простить одну ошибку? Дать второй шанс? По-человечески простить, наконец?
Я снова посмотрел ему в глаза, и Джанибекян расхохотался.
– А вы хитрый лис, Нильс. Хитрый датский лис… Смирре. Так, кажется, в сказке Сельмы Лагерлеф про мальчика и диких гусей звали лиса, который хотел съесть гусей на льдине?