Ж е н я. Как вы все про всех знаете…
Р а и с а. Единственное ж развлечение! Без этого у нас с тоски удавишься.
Ж е н я (сочувственно). И вы здесь целых два года живете?
Р а и с а. Безвыездно. (Усмехнувшись.) План выколачиваю. Смех один, а не план… Я, Женечка, в городе Караганде таким магазином вертела, здесь только присниться может. (Принимается протирать стойку.) Что и говорить, зимой здесь местечко не пыльное… Зато летом досыта набегаешься, когда турист косяком пойдет. Тогда уж наше горючее не залежится — ни твое, ни мое. (Помолчав.) Нет, летом здесь ничего. И солдатики чаще захаживают. Да вот снегу нынче навалило, теперь через перевал небось и на лыжах не продерешься…
Ж е н я (испуганно). Как не продерешься? А если кому нужно будет?
Р а и с а. Ты чего это встрепенулась? Иль тоже ждешь кого?
Ж е н я. Кого мне ждать? Разве что автобус…
Р а и с а. Ну-ка, давай звони в Рудничный! Он там давно должен был проследовать.
Ж е н я (вертит ручку телефона). Алло, станция… Алло, станция! (С удивлением.) Молчит…
Р а и с а (сама принимается вертеть ручку). Аллё, аллё… (С досадой бросает трубку на рычаг.) Будь ты неладен… Опять где-нибудь линию повредило. Ежели автобус придет — хоть узнаем, где и что.
Ж е н я. Думаете, он может не прийти?
Р а и с а. Горы — что море, всяко бывает. Хочешь здесь работать — запасайся терпением… Ну, автобус автобусом… На-ка, молочка попей тепленького.
Ж е н я. Спасибо вам, Раиса Филипповна… (Пьет.) Я уже и маме написала, как вы тут обо мне заботитесь…
Р а и с а. Да, маме… (Помолчав.) Вот гляжу я и думаю — чего это тебя в такую даль от дома занесло?
Ж е н я (терпеливо). Я ведь говорила… Школу кончила — надо работать, правда?
Р а и с а. В Москве, что ль, работы мало?
Ж е н я. Романтики захотелось. В горы.
Р а и с а. Ты, Евгения, со мной не финти. Не хочешь говорить — не надо. Но думаешь, я не знаю, как ты сюда на работу добивалась? Только, мол, на «Орлиный перевал» и никуда кроме?
Ж е н я. Ну, добивалась…
Р а и с а. Какая же тебе причина, скажем, нашим перевалом интересоваться?
Ж е н я. Ну, личная…
Р а и с а (веско). Причины — они всегда личные, а не общественные.
Ж е н я (неохотно). Брат у меня в батальоне за перевалом служит.
Р а и с а. Брат? Постой… Неужто — Горячев Сергей?
Ж е н я. Знаете его?
Р а и с а. Вот дура-то! И как только я сразу не сообразила?! Отличник боевой и политической подготовки! Недавно ему сержанта присвоили, еще лычку привесили, он теперь замкомвзвода!
Ж е н я (с удивлением). Правильно…
Р а и с а (довольна). Сама ж ты сказала — я все про всех знаю… Чего ж это братишка тебя за месяц ни разу не навестил?
Ж е н я. Он и не знает, что я здесь.
Р а и с а. Опять темнишь?
Ж е н я. Нет, правда… (Окончательно убедившись, что от Раисы ей не отделаться.) Ну, в общем, у нас такая история вышла… Наш отец ушел от нас, когда мы были еще довольно маленькие. На другой женился.
Р а и с а (горя интересом). Ну-ну, рассказывай!
Ж е н я. Сережа, как только можно было, школу бросил, пошел в ремесленное, стал зарабатывать, маме помогать. А потом так случилось, что отец к нам вернулся, мама его простила…
Р а и с а. Ясное дело! Я и сама сколько раз прощала!
Ж е н я. А Сережа — нет, не простил. Он принципиальный очень. Из дому ушел, нам никому даже писем не пишет. И Светлане, девушке, с которой дружил, только через год написал. Уже из армии.
Р а и с а. Скажи какой характерный!
Ж е н я. Она мне адрес Сережин и сказала.
Р а и с а. Ты ноги в руки — да сюда?
Ж е н я. Нет, я сначала ему письма писала… А он не отвечал. Потом я от одного солдата получила письмо, от Сережиного товарища. Его Юлий Мятлик зовут.
Р а и с а. Не знаю такого. Первогодок, должно быть.
Ж е н я. Ага…
Р а и с а (любовно поддразнивает). Ага! Ах ты моя дорогая…
Ж е н я (смутившись). Что вы! Он мне про Сережу все писал. И про здоровье, и про учебу… И что звание ему присвоили. А теперь вот… (Смолкает.)
Р а и с а. Что — теперь?