К о в т у н (сконфуженно). Доброе утро, Евгения Павловна…
Ж е н я. Доброе утро.
К о в т у н. Вы, я вижу, раньше всех встали…
Ж е н я. Не спится что-то.
К о в т у н. А вы не беспокойтесь! Сергей уже давно, значит, с батальоном связался… Если что — комбат решение принял, и все будет в полном порядке.
Ж е н я. А если не связался? Если до санатория не дошел?
К о в т у н. Что вы! Быть того не может!
Ж е н я. Почему?
К о в т у н. Так нужно ж было дойти! Значит, Сергей дошел!
Ж е н я. Да, если б всегда получалось так, как нужно… (Прислушиваясь.) Это Юлька играет?
К о в т у н. Он. (Гордо.) Песню новую сочиняет!
Ж е н я. Спозаранок?
К о в т у н. Не может без музыки, значит… (Помолчав.) Он вообще знаете какой? Я вот за полтора года только «Выпрягайте, хлопцы, коней» подобрал… И то с фальшью… А Юлька за две недели так на аккордеоне играть наловчился, будто всю жизнь на нем играл… Талант у него к музыке — необыкновенный!
Ж е н я. Вы, я вижу, прямо влюблены в него.
К о в т у н. Нет, я по-честному… Ему знаете как трудно бывает? А он зубы сцепит — аж скрипят — и тянется из последних. Хочу, говорит, как все. Зато после армии в самую консерваторию поступит!
Ж е н я. В самую-самую!
К о в т у н. А вы думали? (Увидев, что Женя зябко кутается в платок.) Сейчас мы печку протопим! Пойду дров наколю.
Ковтун выходит. На лестнице появляется К и р и л л, он в лыжном костюме поверх формы.
К и р и л л (весело). Доброе утро, Женечка!
Ж е н я. Вы думаете, оно доброе?
К и р и л л. Ну конечно! Ничего с вашим Сережкой до самой смерти не случится! Ему какая-то сероглазая ворожит.
Ж е н я. Ну вас… Все шутите.
К и р и л л. Вот что значит сестринская любовь! Эх, если б у меня был в мире хоть один человечек, который вот так рано утром думал обо мне, беспокоился…
Ж е н я (лукаво). Я знаю такого… Раиса Филипповна уже и чайник вскипятила. Говорит, вы любите свежезаваренный чай.
К и р и л л. Я, если хотите знать, люблю все свежее.
Ж е н я. А вот эта острота — уже с душком.
К и р и л л. Но где же остальные дамы?
Ж е н я. Киснут без вашего общества.
К и р и л л. Киснут?! Не допустим! (Снова снимает крышку с бачка и стучит в нее.)
Появляются Ю л ь к а с аккордеоном, Р а и с а, С и з о в а и Т а м а р а. Она в брюках и свитере.
Р а и с а. Опять шумишь? Теперь чего?
К и р и л л (командует). Гарнизон «Орлиного перевала», выходи строиться на утреннюю зарядку!
Т а м а р а. Ну знаете! На лыжах прогуляться перед завтраком — это куда ни шло. Но размахивать руками…
К и р и л л. Да будет вам известно, Тамара…
Т а м а р а (вставляет). Викторовна.
К и р и л л. Да будет вам известно, Викторовна, что я делю людей на две категории — на тех, кто делает зарядку, и на тех, кто ее не делает.
Т а м а р а. Есть еще и третья — кто всю жизнь только собирается. С будущего года.
С и з о в а. Ох-хо-хо… Я вот вчерась так зарядилась — разогнуться не могу. Тамарушка, ты у нас ученая, скажи — за что человеку старость?
К и р и л л. За грехи молодости, мамаша, больше не за что.
Р а и с а. Кто хочет до завтрака чайку хлебнуть — прошу. А то ждите, пока картошка сварится.
К и р и л л (покосившись на Женю). Мы люди негордые, подождем.
С и з о в а. А я пойду выпью. Оно, глядишь, и полегчает.
Раиса и Сизова уходят на кухню. Женя проходит к себе в клетушку, снимает телефонную трубку и молча слушает, затем с досадой кладет ее обратно на рычаг.
Ю л ь к а (Кириллу, вполголоса). От Сергея ничего?
К и р и л л. Связного ждешь?
Ю л ь к а. Сам обещал вернуться.
К и р и л л. Ему и в санатории неплохо. (Громко.) Ну-ка, Юлий, сыграй, чего ты там сочинил новенького!
Ю л ь к а (тихо). Зачем ты?
К и р и л л (так же). Для поднятия духа гарнизона.
Т а м а р а (подойдя к ним). Да-да, я краем уха слышала мелодию… Очень миленькая. (Юльке.) Вы новую песню написали?
Ю л ь к а (неохотно). Только пробую… (Садится и тихо наигрывает.)
С охапкой дров входит К о в т у н. Кирилл на него шикает.