Киса Воробьянинов, герой романа Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев», написанного в 1927 году, был жителем Старгорода — «старгородским львом». Но авторы, весьма чуткие к приметам современного быта, в описании первой поездки Остапа Бендера и Ипполита Матвеевича по прибытии их в Москву с Казанского вокзала на Сивцев Вражек в общежитие имени монаха Бертольда Шварца, приводят такую весьма многозначительную деталь: «Когда проезжали Лубянскую площадь, Ипполит Матвеевич забеспокоился.
— Куда мы, однако, едем? — спросил он». Тогда, в 1927 году эту внешне невинную фразу цензура вычеркнула, она была восстановлена лишь в издании 1997 года.
В двадцатые годы в Москве рассказывали такой анекдот. «На Лубянской площади встречаются два прохожих. Один спрашивает другого: „Скажите, пожалуйста, где здесь находится Госстрах?“ Тот ему отвечает: „Где Госстрах — не знаю, а Госужас — вот он“, — и кивает в сторону здания ВЧК». Впрочем, вполне возможно, что это — реальный разговор: Госстрах тогда находился поблизости — на Кузнецком Мосту.
ВЧК (с 1922 года — ОГПУ, с 1934-го — НКВД, с 1943-го — НКГБ, с 1946-го — МГБ, с 1954-го — КГБ, в настоящее время — ФСБ) заняла не только комплекс зданий бывшего страхового общества «Россия», но и ряд соседних домов, а в меблированных комнатах «Империал» была оборудована тюрьма.
Органы и до того имели в Москве достаточно много помещений в разных частях города, но главное здание «России» стало центральным, у чекистов оно получило название «Большой дом».
С 1920-х годов слово «Лубянка» для каждого гражданина СССР обозначало прежде всего не улицу и площадь, а тюрьму и вообще органы госбезопасности.
Сто двадцать лет прошло с закрытия Тайной экспедиции, помещавшейся на Лубянской площади, и уже никто не помнил ее железных ворот, обращенных на площадь, мимо которых «страшно было ходить». И вот снова вернулись эти страшные железные ворота. Только теперь они были обращены не на площадь, а выходили в переулок с легкомысленным названием Фуркасовский, которое он получил по фамилии имевшего здесь в середине XVIII века собственное портновское и по изготовлению париков заведение «портному мастеру французской нации» Фуркасе.
Сейчас о том, что происходило в этом здании, уже опубликовано много воспоминаний как самих чекистов, так и арестантов Лубянской внутренней тюрьмы. К этим воспоминаниям и прежде всего к «Архипелагу ГУЛАГу» А. И. Солженицына отсылаю читателя, ограничиваясь здесь лишь краткими справочными сведениями из работы Ж. Росси «Справочник по ГУЛАГу» (Москва, «Просвет», 1991).
Сообщив о времени водворения ЧК в доме на Лубянке, автор справочника продолжает: «С тех пор это здание остается неизменной резиденцией сов. госбезопасности, многократно менявшей свое название. В здании на Б. Лубянке находятся кабинеты следователей, внутренняя тюрьма со 115 камерами, расположенными на 6-ти этажах, и подвалы. Тюрьма рассчитана на 200–500 подследственных. В камерах полы паркетные. В дверях нет форточек, но в каждой — волчок. Это самая фешенебельная тюрьма Советского Союза. Прогулочные дворики на крыше здания; высокий забор заслоняет вид. Это — расстрельная тюрьма. С 30-х годов подвалы спец. оборудованы для расстрелов и пыток».
Автор сидел во внутренней тюрьме в конце 1930-х годов, поэтому пишет об отсутствии в дверях камер форточек, в конце 1940-х они уже были, через них подавалась еда, передачи, книги из тюремной библиотеки, а надзиратели делали замечания арестантам.
Вопрос о лубянских подвалах и подземных ходах остается открытым. Пресс-секретари органов госбезопасности не однажды официально отвергали само их существование. Но бывшие репрессированные вспоминают о том, как они сидели в подземных камерах. Иной раз проговариваются строители, так, например, в 1997 году при реконструкции «Детского мира» они сказали корреспонденту газеты «Вечерний клуб»: «Реконструкция […] началась с фундамента. А фундамент „Детского мира“ — штука сложная. По соседству с универмагом находится сами знаете что со своими печально знаменитыми подвалами и подземными ходами. Поэтому работы по укреплению основы основ детского столичного рая шли долго, тяжело и заняли почти полтора года».
Реалистическую картину быта и обстановки на Лубянке в конце 1920 — начале 1930-х годов рисует историк и мемуарист С. Каган — племянник Л. М. Кагановича в книге о жизни и деятельности своего дяди. С. Каган писал ее, основываясь на рассказах дяди и документах, поэтому она имеет ценность достоверного первоисточника.