— Чем, Колечка, чем? — Варвара, молчавшая все время, впервые не выдержала. — Чем это можно было брать резиденцию адмирала Дубасова? Булыжниками? Двумя десятками «бульдогов»? Настоящего оружия у боевых дружин не было. Ночью дружинники взломали оружейный магазин Биткова на Большой Лубянке. Ну и что? Забрали двадцать пять револьверов, с десяток охотничьих карабинов. Даже патронов к ним не успели взять. Прискакали казаки, стали издали стрелять, дружинники разбежались... Какая-то идиотская уверенность, что мы будем разоружать полицию, то есть власть, а они на это все спокойненько будут смотреть. А из Петербурга уже дали Дубасову приказ: ни в чем не стесняться. Семеновский полк стали готовить к карательной экспедиции...
— Про училище Фидлера слышали, вероятно? — продолжал Николай. — Об этом, наверное, и за границей писали. В училище собралось человек двести самого разного народа. Были там и дружинники, просто молодежь, санитарки, много было девушек.
— И удивительно! — Варвара снова не выдержала. — Удивительно, ведь были у Фидлера опытные дружинники, были там вооруженные люди, готовые бороться. И ни одного патруля на бульваре и в переулках! Ни одного разведчика! В училище идет собрание, а в это время войска совершенно спокойно и не торопясь окружают училище, подвозят артиллерию. Понимаете, пушки подвозят почти прямо к зданию — никто не тревожится! Ну, продолжай, продолжай, Коля...
— Ну, вот. Войска окружили училище, появляется полиция — заметьте, не армейские офицеры, а полиция! И предлагают всем находящимся в училище сдаться. Даже не сдаться, а, дескать, «мирно разойтись»... А в это время начальник дружинников подслушал разговор офицера с охранным отделением: оттуда дают команду — рубить всех, выходящих из здания... Ну, естественно, в училище решают не сдаваться. Дом каменный, стены толстые, двери солидные, и просто в двери полиции не ворваться — знают, что в здании вооруженные дружинники. К зданию подъезжают пушки и открывают огонь... Стреляют в упор, прямой наводкой. В училище множество тяжелораненых, есть убитые, снаряды пробивают стены. Обстреливают окна из пулеметов, бьют по ним шрапнельными снарядами... Решили сдаваться. Вышли с белым флагом на переговоры. Офицер, командовавший войсками, дает честное слово офицера, что никого не тронут. Честное слово офицера!.. Как только начали выходить из разрушенного дома, налетели драгуны. Рубят шашками лежащих на земле, стреляют в упор, не жалеют никого — ни женщин, ни подростков...
Вот тогда они и вошли во вкус... На другое утро привезли на Страстную площадь пушки и открыли стрельбу вверх по Тверской, по бульварам... У церкви, что в Палашевском переулке, поставили пулемет и кроют почти в упор по толпе, что бежит от артиллерийского огня. Солдаты пьяные, озверелые. Потом рассказывали: всех их напоили водкой, разрешили стрелять и убивать, сколько хотят... и кого хотят... А в другом конце города, на Пятницкой, драгуны окружили типографию Сытина и просто-напросто подожгли ее. Там печаталась наша газета, вот царское командование и догадалось, как с этим кончать. Сожгли огромную типографию.
У Штернберга уже не хватало его обычной выдержки.
— Но неужели вот так, безропотно люди давали себя убивать? А баррикады? А восстание на Пресне?
РЕСПУБЛИКА НА ПРЕСНЕ
Яковлев немного помедлил с ответом на вопрос Штернберга.
— Видите ли, баррикады начали строиться по всей Москве, как только появились на улицах драгуны и казаки. Снимали ворота, калитки, ломали заборы, снимали тумбы для афиш, спиливали телеграфные столбы, в некоторых местах перегораживали улицу вагонами конки.
— А кто эти баррикады защищал?
— О господи!.. — Варвара Яковлева опять не выдержала. — В этом-то и все дело! Многие их строили в какой-то глупой уверенности, что драгуны коней своих, что ли, пожалеют, как бы они ножки о баррикады не побили... И вообще, дались вам эти баррикады! Как будто можно деревянными воротами защититься от трехдюймовок! Баррикадами нельзя не только победить — ими нельзя и защититься!
Кустарщина! Дикая, наивная кустарщина! Никто по-серьезному не оценивал противника. Когда дело дошло до угрозы потерять свои имения, особняки, деньги, чины, звания, эти господа пустили в ход все, вплоть до морских двенадцатидюймовок! Они перестреляют и перевешают тысячи, как это они делали всегда и везде: в Париже в сорок восьмом, в семьдесят первом. И они всегда найдут своих Кавеньяков и Тьеров. Только у тех не было скорострельной артиллерии и пулеметов...