— Вам бы не астрономию преподавать...
— Астрономия этому делу не помеха. Наоборот. Еще может наступить время, когда астрономам придется рассчитывать наводку артиллерии...
— Кажется, у пушек для этого есть специальные приборы, и артиллеристы обходятся без помощи профессоров астрономии, — смеясь, вставил Николай.
— Есть. А если их господа офицеры сопрут? Офицер без панорамы пушку на дальнюю цель не наведет, даже если он училище окончил. А я — я наведу!
— Да вот беда — профессоров астрономии у большевиков как-то не очень много!.. Я пока одного только и знаю...
— Вы, Колечка, не смейтесь. На то и профессора, чтобы учить других. Я не знаю, какую мне роль комитет отводит, но думаю, что не в сторожа при кладовке надо меня превращать, а поручить нечто более деятельное. Необходимо готовиться к будущей войне серьезно. И массы завоевывать, и готовить для них командиров. Училищ да академий генерального штаба открыть не сумеем, но что-нибудь вроде надобно.
— Правильно, господин профессор!
— Не профессор, господин Яковлев, не профессор. Только приват-доцент!
— Ничего, будете профессором, Павел Карлович! Еще дослужитесь до действительного статского. Вот смеху будет: большевик и — ваше превосходительство!.. А ведь он, ну, как вы сказали, «центр притяжения», — он так и сказал: «Это была генеральная репетиция, надо всерьез готовиться к настоящему бою!»
РОКАДНЫЕ ДОРОГИ
Да, надо жить дальше. Обучать студентов астрономии. Внушать юношам, что астроном занимается не только тем, что смотрит в большую трубу, как это изображают на рисунках и карикатурах. Работа астронома — это и щелканье кассет, и многочасовое рассматривание негативов, и кропотливое сличение одного негатива с другим, третьим, сто двадцать седьмым, тысячным... Штернберг — с его дотошностью, аккуратностью, профессорской медлительностью и степенностью — всегда выглядел идеальным астрономом. Меньше трех лет назад, в октябре 1903 года, он защитил магистерскую диссертацию на тему «Широта Московской обсерватории в связи с движением полюсов». Работа была очень специальной, сложной и выполнена безукоризненно. Сейчас, почти через три года, ему вручили за эту работу золотую медаль. Штернберг почтительно ее принимал, с достоинством раскланивался, учтиво благодарил и выспренне говорил о величии науки. Все как положено!
И нельзя сказать, что он, занимаясь наукой, притворялся. Науку Штернберг любил горячо, искренне. Он сейчас занимался гравитацией, его эта загадочная отрасль астрономии и физики очень занимала. Московская гравиметрическая аномалия требовала большой полевой работы. Предстояло сделать гравиметрический разрез, проходящий через Москву и ее окрестности. Штернберг не знал, что в будущем этот разрез получит название «разрез Штернберга», войдет в учебники и специальные работы. Разрез проходил через Пресню, центр города, Нескучный сад, имение князей Долгоруковых Узкое, через Подольск.
Все надо было. Заниматься этой работой, преподавать в гимназии, зарабатывать деньги. У него была ответственность перед семьей, он привык к постоянному и нелегкому труду, не боялся его, считал естественным. Еще какой-нибудь год назад он бы считал, что делает все, чего от него требуют его убеждения и характер. Сейчас ему всего этого было мало, так мало! Штернберг ничем не показывал, как тяготится он пассивной ролью, отведенной ему в партии комитетом... Пока что он действительно ограничивался скромной ролью «кладовщика», как он иногда в сердцах говорил Варваре Яковлевой.
Обсерватория и вправду была идеальной «кладовой» для московских большевиков. В стеллажах среди многих тысяч негативов незаметно укладывалась литература, партийные документы, в подвалах, в надежных тайниках хранилось оружие, оставшееся от дружинников; обсерватория была перевалочным пунктом не только партийной литературы, но и партийной переписки. Московская обсерватория переписывалась со многими зарубежными обсерваториями и научными институтами. Ежедневно почта приносила пакеты и конверты, обклеенные разноцветными марками государств Европы и Америки. А так как содержимое их — эти длинные столбцы цифр и расчетов — было понятно наблюдателям обсерватории на Никольском, а не наблюдателям в Гнездниковском, где находилось московское охранное отделение, то очень удобно было пересылать через обсерваторию документы, написанные партийным шифром... Штернберг эту работу наладил со всей астрономической точностью и скрупулезностью.