Но этими идеями он делился со Штернбергом лишь тогда, когда они, устав от работы, устраивали небольшой перерыв. «Когда устаешь, надо поболтать ногами, руками и языком», — очень серьезно говорил Гопиус. Спокойный и медлительный Штернберг получал истинное удовольствие от взрывчатого, всегда ироничного, грубовато-остроумного Гопиуса. Попытки Гопиуса иногда во время «болтовни» завязать разговор на теоретические темы Штернберг отводил. А во всем остальном они договаривались быстро и успешно. И настал день, когда можно было считать работу вчерне законченной. На столе лежала небольшая папка с листками, содержащими план районов города, с указанием всего, что могло пригодиться в «день икс», как торжественно называл Гопиус предполагаемые дни революции.
— Ну, а хранить планчик будете вы, конечно, Павел Карлович? — спросил Гопиус.
— Ну конечно, будет он храниться у меня. А где же?
— Да, ваши темные кладовки подходят. Кстати, не думайте, что обсерватория — единственное университетское учреждение, могущее работать на революцию. У нас в Физическом институте тоже есть такие местечки, что никакой черт там ничего не найдет! И по-моему, некоторые товарищи не без успеха их используют. Правда, кажется, для более безопасных и громоздких бумаг, нежели эта папочка. Но вот какой у меня вопросик: если на вас ненароком свалится труба большого рефрактора и, натурально, придавит, как эту папочку при надобности достать?
— Вопросик, Женя, вполне уместный. Как мы уже с вами договорились, секрет перестает быть секретом, когда о нем знает больше, чем три человека. Значит так: листки с планом будут без всякой обложки лежать в большой папке практических работ студентов за 1901 год. Папки с этими работами за целых десять лет я перенес в кладовую негативов, куда посторонние, как правило, не заходят и где никому ничего трогать не разрешается. И про это дело, кроме меня, еще будете знать вы и Николай. К этой тройке подстегнем еще и Варвару Николаевну. Ничего, что она будет четвертой. Слава богу, женщины более живучи, чем мужчины. И по моему убеждению, более надежны!
— Такие, как Варвара Николаевна, безусловно! Ну, что ж, докалякались! Теперь расходимся по домам в ожидании...
— Чего?
— Военных действий. Это я не про «день икс», а про день сегодняшний, и завтрашний, и послезавтрашний... Война ведь уже идет, а на войне как на войне.
НА ВОЙНЕ КАК НА ВОЙНЕ
Конечно, Гопиус был прав. Война шла давно, и Штернберг понимал, что в этой войне будут потери. И у него, Штернберга, будут потери. Арест, тюрьма, ссылка, этапы — эти понятия давно и крепко сидели в сознании каждого русского рабочего и интеллигента. Даже в профессорском окружении Штернберга разговоры о том, кого арестовали, у кого сделали обыск, кого выслали, были весьма обычной темой разговоров.
За себя Штернберг не опасался, навряд ли даже тщательный обыск мог что-либо обнаружить. За других боялся. И прежде всего и больше всего — за Яковлевых. Они были для него не только товарищами, но и близкими, дорогими людьми. Варвара? В характере своих чувств к этой высокой, красивой и стремительной девушке с недевичьим железным характером Штернберг не ошибался. Варвара Яковлева на девятнадцать лет моложе его, собственно, годится ему в дочери. Но ни разу он не чувствовал этой разницы лет, положения. С той самой минуты, когда на Высших женских она подошла к нему и бесстрашно задала вопрос, не оставляющий сомнений в том, чем эта девушка занимается в рабочих кружках.
И с тех пор он не переставал испытывать за нее страх. В первый раз ее арестовали в середине апреля шестого года, когда она выступала на собрании рабочих казенного винного склада. Варвару выпустили через несколько дней, запретив год жить в столицах и подчинив гласному надзору полиции. Но не в характере Варвары было подчиняться полицейским распоряжениям. Дома она, смеясь, рассказывала, как в участке, куда ее привели, она сочувственно спросила у пристава, заполнявшего протокол допроса:
— У вас, наверное, большая семья?
— Да, — растерявшись от неожиданности, ответил немолодой пристав. — Кроме супруги, имею четверых детей‑с. Сын — гимназист, три дочери... Старшая почти вашего возраста, мадемуазель, и мне странно, что такая образованная особа, как вы...
— Так чем же вы заниматься будете? — бесцеремонно прервала Варвара пристава.
— То есть как? Это же когда?
— А когда все кончится, когда мы победим!..
— Ну что вы такое, сударыня, говорите! Это ж слушать невозможно... И вообще, мы — полиция и не занимаемся политикой. Это сейчас, когда вот такое...