Больше всего московским большевикам хотелось отметить трехсотлетие романовской династии выходом ежедневной большевистской газеты в Москве. В питерской «Правде» появилось письмо «московских рабочих» о том, что в Москве нужна рабочая газета, уже стали появляться в «Правде» списки пожертвований в фонд московской газеты.
«...От рабочих завода Бромлей — 30 руб.
От рабочих Прохоровской мануфактуры 5 руб. 15 коп.
От рабочих типографии «Московское издательство» 4 руб. 10 коп.
Из села Родниково от группы рабочих 6 руб.».
И от рабочих Цинделя, Листа, Гужона, Сию, Эйнем, Брокара, Дангауэра, от рабочих Богородска, Мытищ, Коврова, Подольска, Серпухова, Струнино, Иваново-Вознесенска, Гусь-Хрустального... И от социал-демократической группы студентов Московского университета...
У Штернберга было ощущение непрерывного праздника.
Это настроение было прервано очередным приходом Друганова. Был он, при всем своем обычном спокойствии, настолько мрачен, что у Штернберга сразу же перехватило дыхание. Он порывисто поднялся навстречу Друганову.
— Нет, нет, — сказал Друганов торопливо, — Варвара Николаевна в порядке и просила вам передать, чтобы вы не беспокоились за нее. А вот с другими товарищами плохо. Очень плохо. Вчера ночью жандармы нагрянули по всем адресам... Арестовали почти весь центр... Варенцову, Аросева, Стриевского, Тихомирнова, Дугачева...
— Что-нибудь у них взяли?
— У них, кажется, ничего. Но охранка твердо знала, кого берет. Именно газетную комиссию взяли. Почти полностью.
Штернберг вспомнил свои разговоры с Гопиусом о тех, о предателях...
— Мстислав Петрович, вы полагаете, что провалы не случайны?
— Ну конечно, не случайны. Все мы думаем, что охранка черпает свои сведения не из наружного наблюдения. Вполне вероятно, что у них есть осведомитель внутри организации...
— Ох, мерзость какая! Могу я вас, голубчик, попросить сейчас ко мне заходить не только по непосредственным делам? Очень мне это надо!
— Да, да, Павел Карлович! Я постараюсь у вас бывать часто.
Прошла неделя тяжкого ожидания. Временами на несколько минут забегал Друганов. Варвара пока скрывалась. Дело с газетой шло вперед, несмотря на аресты. Теперь все перешло в руки Лобова. На квартире у него собрались активисты городской организации, уцелевшие после разгрома. Создали организационную тройку из Лобова, Голубева и Алексеева. Уже решили, как назвать газету.
— «Наш путь»! А хорошее название! — рассказывал Друганов. Его обычно спокойное, даже невозмутимое лицо светилось. — И придраться к названию невозможно, и такое оно емкое! Наш путь! Тяжкий, многострадальный, но единственный!
Штернберг впервые видел Друганова таким вспыхнувшим, радующимся.
Но 19 марта арестовали всю «газетную комиссию», в том числе, конечно, и Лобова. Да, теперь уже не было никаких сомнений: охранка знает все или почти все, что делается в организации... Варвара, с которой он виделся редко, каждый раз в другом месте, была мрачна и только повторяла:
— Все равно будет по-нашему! Будет газета, увидишь, будет! За плохим обязательно придет хорошее!
И ведь оказалась права! В первых числах апреля, поздно вечером, Штернберг сидел дома за столом и лечил плохое настроение обычным своим способом: читал присылаемые из-за границы бюллетени обсерваторий с изложением новых гравиметрических работ. В дверь постучали, и невероятно знакомый, такой родной голос весело воскликнул:
— Герр профессор! Не позволите ли вы войти бывшему вашему студенту?!
Штернберг бросился к двери и обнял Николая Яковлева.
— Коля, милый? Откуда? Как? И почему без всякого предупреждения? След за собой не заметили? Филеры, кажется, ходят теперь за всеми.
— Господи! Зачем им за мной ходить? Я человек вполне легальный, приехал под собственной своей фамилией, и паспорт у меня самый что ни на есть настоящий! Хожу мимо фараонов и поплевываю в их сторону!
— Да как же это? Срок высылки ведь не кончился!
— Ах, да какая там высылка! Перед вами российский подданный, по молодости своей совершивший некоторые противозаконные деяния, а ныне неизреченной монаршей благостынью амнистированный — то бишь вполне прощенный по случаю трехсотлетия восхождения на престол предка благоверного нашего государя императора... Ура!
— Ура! — закричал на всю комнату Штернберг и подбросил вверх бюллетень какой-то обсерватории. — Ура! Есть, оказывается, польза от этих сукиных детей — Романовых! Ну, Колечка, раз вы уж такой важный и легальный, то хотя бы коротко про эти два года... Вы присылали родителям такие таинственные открытки, что можно было предполагать все, что угодно: то вы премьер-министр, то директор крупного завода... Как это вы писали из Ганновера: «Мой завод...»