РАССВЕТ НА МОСКВЕ-РЕКЕ
С Симоновскими складами все было в порядке. Склады заняли. Отряд юнкеров, приехавший на грузовиках за патронами, отбили. Штернберг уже заметил, что по мере развертывания боя у штаба все больше появлялось пушек, пулеметов, винтовок, грузовиков. Даже несколько легковых автомобилей, конфискованных из гаражей купеческих особняков. Была, очевидно, какая-то логика в том, что у наступающих силы прибавляются.
Позвонил на Скобелевскую. Долго ждал, пока разыскивали Аросева. В комнате ВРК телефонную трубку, очевидно, положили на стол, и Штернберг отчетливо слышал звуки ожесточенного боя, развертывавшегося где-то неподалеку от Совета. Непрерывно стреляли, чуть ли не рядом трещали пулеметы, а время от времени слышен был звук выстрела и гул разрыва... Потом эту звуковую панораму боя перекрыл возбужденный голос Аросева:
— Я вас приветствую, Павел Карлович!
— Ну, как дела?
— Ура! Мы ломим, гнутся шведы! Алексеевское училище взято. Шестая школа прапорщиков тоже у нас в руках. Собственно говоря, почти весь город наш. Блокируем Театральную площадь и Воскресенскую. Главные бои идут у Никитских ворот, на Неглинной и Никольской, на подступах к «Метрополю». Если там прорвемся — Дума наша. А у Никитской решается вопрос об Александровском училище. Пущена в ход артиллерия, но у трехдюймовок мало фугасных снарядов, больше шрапнель, она в городе бесполезна.
— Александр Яковлевич, сделано ли что-либо с шестидюймовками с Мастяжарта?
— Да! Демидов уже установил орудия на Швивой горке. Но наши еще не решаются пустить их в ход. Думают, что хватит трехдюймовок.
— Александр Яковлевич! Мы так можем провозиться еще несколько дней и совершенно обескровим себя. Нужно пустить в ход пушки большого калибра. Батарею, которую вы нам прислали, мы отправили на Воробьевы. Сейчас выезжаю сам туда. И не для того, чтобы отдыхать!
— Понимаю. Перед отъездом отправьте к нам с нарочным письмо о необходимости пустить в дело большой калибр. Сами начните с Никитских ворот.
— Будет сделано.
Файдыш отправлял отряды к захваченному Устинскому мосту. Теперь можно было перебрасывать красногвардейцев на Солянку и дальше через Варварку и Ильинку к Кремлю. Штернберг подозвал Файдыша и дал ему прочесть только что написанную им бумагу.
«Дальнейшее промедление и малая нерешительность могут весьма гибельно отразиться на успехе революции. Поэтому Замоскворецкий ВРК предлагает начать работу шестидюймовых орудий и просит ВРК высказать свое мнение по этому поводу. Предварительно предлагает сдаться юнкерам. И в случае отказа с их стороны начинает свои действия с 10 часов утра».
— Согласны, Владимир Петрович?
— Полностью. Я бы и не ждал утра...
— Ну и мы, вероятно, не очень будем ждать. Отправьте эту бумажку поскорее. Мы поедем на Воробьевы на автомобиле, потом я его пришлю назад, и пусть он будет полностью в распоряжении связи. Полевой телефон тянуть не будем... И свяжитесь с Максимовым, пусть он присылает ко мне своего человека. Я еду с Гопиусом.
— Счастливо.
Автомобиль был русского производства «Руссо-Балт», открытый. Ветер рвал натянутый брезентовый верх. Штернберг сел рядом с шофером — небритым, мрачным солдатом из автороты. Позади сели Гопиус с двумя солдатами-артиллеристами. Уже вечерело, о переднее стекло с треском разбивались крупинки снега. Машина тряслась по булыжнику Большой Калужской мимо градских больниц, бесконечной ограды Нескучного сада. У дворцовых ворот Нескучного Штернберг тронул плечо шофера.
— Остановитесь, товарищ. И подождите меня несколько минут.
— Куда вы, Павел Карлович? — удивленно спросил Гопиус.
— На гравиметрический пункт. Хотите, пойдемте со мной, Евгений Александрович.
Они быстро прошли аллею, ведущую к дворцу. Деревья уже были все голые, дорожки устланы толстым слоем мокрых листьев. Штернберг прошел за дворец, по узкой тропинке между дубами и кленами подошел к небольшому деревянному шалашу, обшитому толем. Возле шалаша стоял свежий кирпичный столб, инструменты на нем были тщательно укутаны брезентом. У шалаша возле догорающего костра жалось несколько человек, упрятавших зябнущие руки в рукава, подняв воротники студенческих негреющих пальто. Увидев Штернберга, они с радостным удивлением окружили его.
Штернберг начал расспрашивать о результатах работы за последнюю неделю. Гопиус с удивлением слушал, с каким вниманием председатель Замоскворецкого ВРК рассматривал журнал записей наблюдений. Неужели он думает, что через день-два вернется к спокойным занятиям в университете? Понимает ли он, что дальше — после победы! — будет не легче, а может быть, труднее и что для него, для заслуженного профессора астрономии, навсегда окончена научная деятельность?..