В праздничный вечер 7 ноября 1918 года Штернберг нетерпеливо расхаживал по помещению небольшой типографии. В углу стояли две наборные кассы, а в середине керосиновый движок крутил небольшую печатную машину. Вот кончилась наладка, скомканы и брошены первые, бракованные экземпляры, машина застучала ровнее, и на ее решетку стали укладываться свеженькие экземпляры армейской газеты «Красный воин». Печатник снял первый экземпляр и отдал комиссару.
На первой полосе самым крупным шрифтом, какой только был в типографии, напечатано:
Доблестные войска Второй армии шлют горячее поздравление с великим праздником и подносят город Ижевск тчк Сего числа в 17 часов 40 минут город Ижевск взят штурмом тчк 7 ноября 1918 года. Командарм 2 Шорин.
Политические комиссары:
Гусев,
Штернберг.
Победа! Первая серьезная победа в армии! Конечно, телеграмма выспренняя и старомодная. «Подносят»!.. Но Шорину так нравилось. В конце концов, он в эту победу вложил больше, чем другие. Да и как может не нравиться, когда победа! И в такой день!
Штернберг взял только что отпечатанную пачку и понес на митинг. К бойцам.
7 ноября — Ижевск; меньше чем через неделю — Воткинск. Вторая армия дошла до Камы, она охватила всю группу белых дивизий, и Шорин мог торжествовать. Его стратегический замысел оказался выполненным. Почти все белые дивизии были разгромлены, их остатки лихорадочно переправлялись на другой берег Камы, бросая тяжелое оружие, снаряды, автомобили и лошадей. Плацдарм белых на правом берегу Камы был ликвидирован.
Штаб армии переехал в Сарапул. Хоть он и назывался городом, но мало чем отличался от Вятских Полян. Да и штаб находился в помещении намного худшем, чем особняк сельского миллионера. И уже не было в новом помещении штаба рояля и не устраивались больше «музыкальные вечера». Да и не до них было! Прошло лишь несколько дней, как последних белых вышибли за Каму, а из Зауралья начали приходить тревожные известия.
18 ноября в Омске адмирал Колчак произвел переворот, разогнал слабосильную эсеровскую Директорию, взял власть в свои адмиральские руки.
— Почему адмирал? — недоуменно пожимал плечами Штернберг. — До ближайшего моря три года скачи... И что, генералов у них не хватает?
— Не каждый генерал приехал из Америки, — с досадой отозвался Гусев. — А Колчака привезли американцы, и за ним стоит реальная сила. Так, Василий Иванович?
— Уж куда реальней! Ее и возить из Америки не надо. Тут стоит, на месте. Чешские легионы генерала Гайды. Сорок восемь тысяч здоровенных лбов, откормившихся на русском сале. До черта оружия, и весь Сибирский путь у них в руках... Я думаю, что нам надо ждать удара.
Из всех членов Реввоенсовета армии Шорин был настроен мрачнее других.
— Некоторые великие стратеги думают, что наши места — гиблые и никому не нужны. Не было-де великих битв в вятских болотах. А вы поглядите по карте: белым нужно выйти на стык с Волгой, а это лучше всего сделать, имея в руках Каму. Вот так: перехватить Каму, за зиму накопить силенок, а потом продвинуться рекой к Волге-матушке...
— И где, по-вашему, они перехватят Каму?
— В Перми, Павел Карлович, в Перми. Я командующему фронтом сообщил мои предложения. Удара надо ждать по Перми.
Пришел с телеграфа Гусев, сел напротив Штернберга, помолчал и сказал:
— Все думали, маэстро, наладить наши музыкальные вечера. Да не та музыка получается. Наш полководец Василий Иванович как в воду глядел. Неважные дела на пермском направлении. Жмут изо всех сил. Только что говорил с Москвой, очевидно, уеду опять в штаб фронта.
— Я что, один останусь?
— Нет, на днях приедет вместо меня новый комиссар. Постепенно вся Москва перекочует во Вторую армию. Приедет ваш старый знакомец по великой московской смуте в октябре прошлого года... Ну, ладно, не буду вас интриговать. Василий Иванович Соловьев приедет сюда на мое место.
Соловьев! Все, что Штернбергу казалось бесконечно далеким, — все это нахлынуло на него при одном упоминании этой фамилии. Конечно, идет война, она перемешивает людей, как хороший пекарь тесто, но ни в каких мечтах он не мог предположить, что здесь, рядом с ним, будет бесконечно ему милый, ставший таким близким человек.
Соловьев приехал 4 декабря днем. Штернбергу, как это с ним теперь нередко бывало, нездоровилось. Гусев сам привез со станции нового члена Реввоенсовета армии. По дрогнувшим глазам Соловьева догадался: как же он изменился за этот год! Сам Соловьев был почти таким же, как в прошлом году в штабе Московского ВРК: бледный, спокойный, обросший мягкой бородкой.