Рассказ Лебедева был прерван шумом наверху, в вестибюле. Там хлопали двери, гудело множество голосов, и весь этот тревожный гам был вдруг перекрыт высоким, надрывным криком: «Не смеете! Не смеете!» Сверху по лестнице скатился бледный студент.
— Что там? — повернулся к нему Лебедев.
— Полиция... Вдруг в институт ворвалась полиция и потребовала, чтобы все предъявили свои студенческие билеты... Никто не желает. А полиция начала всех переписывать. И... и никто, конечно, не желает себя называть.
Все оживление, вся начавшаяся с утра сладость и радость жизни — все начало исчезать... Лебедев медленно стал подниматься по лестнице. За ним потянулись другие. Лебедев понимал всю серьезность полицейской акции, которая у них, у полиции, называется «перепись задержанных». В лучшем случае переписанных отправляли на профессорский суд, который мог ограничиться взысканиями. Они не так уж серьезно отразятся на судьбе студентов. Но чаще списки отправлялись к градоначальнику. И с его заключениями шли к попечителю или к министру. И все кончалось тем, что из университета выгоняли человека только за то, что он отказался предъявить полицейскому свой билет или же сгоряча сказал какому-нибудь янычару, что он про него думает...
В большом вестибюле Физического института десятка полтора полицейских окружили и теснили в угол группу студентов. Пристав нервно постукивал карандашом по записной книжке и тщетно обращался к студентам:
— Господа! Категорически предлагаю предъявить студенческие билеты или назвать свои фамилии и местожительство...
Студенты, выкрикивавшие что-то обидное для полицейских, замолкли, увидев Лебедева. Пристав решительно повернулся к нему:
— Э... господин...
— Я профессор Лебедев. Что здесь происходит? Почему чины полиции мешают университетским занятиям?..
— Господин профессор! Студенты отказываются выполнять законные требования полиции о предъявлении студенческих билетов, чем нарушают приказ его превосходительства господина градоначальника. Мало того, они еще и не желают назвать себя!..
— Господин...
— Пристав Тверской части фон Вендрих.
— Господин фон Вендрих! Почему это вдруг полицейские чины пошли вслед за студентами?
— Они шли на противозаконную сходку...
— Они шли, господин фон Вендрих, ко мне на занятия!
— Но тут я вижу и из других факультетов... И из медицинского...
— Я глубоко почитаю ваши познания, господин фон Вендрих, позволяющие вам отличать медика от физика... Но осмелюсь сказать, что я, профессор физики Лебедев, а не вы, пристав Тверской части фон Вендрих, решаю, кому быть на моем семинаре, а кому нет…
— Но позвольте!..
— Не позволю, господин фон Вендрих! Не позволю! Я, я пригласил на свой семинар студентов с других естественных факультетов и не собираюсь просить на это разрешения ни у вас, господин фон Вендрих, ни у кого-либо другого из чинов полиции! Это возмутительно, что вы преследуете студентов только за то, что они выполняют требования профессуры... Я немедленно обращусь к ректору и уведомлю о случившемся самого губернатора — Владимира Федоровича Джунковского.
— Да, но... — пристав несколько смутился от уверенного а Лебедева, — но они же, студенты то есть, они отказываются себя называть...
— Они вам сказали, что идут на занятия?
— Да...
— Так почему полиция должна хватать студентов, занимающихся своим студенческим делом, хватать, переписывать, требовать документы?! Это вы, господин фон Вендрих, поступаете незаконно, не допуская учебных занятий студентов!.. И вы еще собираетесь с них взыскивать за то, что они не сразу желают выполнять унизительное и незаконное — да‑да, я еще раз подчеркиваю: незаконное — требование полиции!.. Господин фон Вендрих! Мне показалось, что я ею дело с интеллигентным человеком...
— Хорошо-с. Прошу господ студентов отправиться по аудиториям.