Пока разрабатывается формула «народ против преступной власти» в ее относительно мягких вариантах например, «народ против коррумпированной бюрократии».
Процесс идет по нарастающей, ускоряется самоотождествление обывателей с “нашими”. “Нашими” становится быть модно и престижно. Белые ленточки вешают на себя люди всех слоев общества – и бомжи, и миллионеры. Навязывается страх оказаться “не нашим”. Количество “наших” растет, как снежный ком. Кучка людей, недавно бывшая маргинальной оппозиционной сектой, стремительно обрастает массой последователей и сторонников.
Важное условие для достижения этой пороговой точки – заблаговременное создание общего, как будто естественного убеждения, что власть не имеет права пресечь этот «праздник угнетенных» насильственным восстановлением порядка. И в массовое сознание, и в сознание работников правоохранительных органов постоянно внедряется мысль, что «против народа» нельзя применять насилие и что “народ победить нельзя”.
Здесь – разрыв непрерывности, момент выбора для властей. Следуя закону, они должны разогнать митинг, вне зависимости от его лозунгов. Если власть этого не делает, то теряет основания для применения силы при последующей, шаг за шагом, эскалации беззакония. Толпа сразу разрастается и создает новые и новые «рубежи обороны», прорыв которых становится все труднее и труднее.
Общество становится беззащитным против манипуляции сознанием.
Что делать, когда разрушается вся личность и все представления о себе? Как жить дальше, когда вдруг выясняется, что все это время жил неправильно?
Когда комнату освещают багровые всполохи и пахнет чем то горелым, мне кажется, что я чувствовал резкий запах, какой именно – я понять не могу. Запах горелого мяса?
Есть что-то ненормальное в том, что новостные выпуски становятся неожиданностью для их создателей.
Все хотят свободы. Ну и что. Это абсолютно ничего не меняет. Человек бьется за то, что у него отнято.
Я пытаюсь относиться к грядущим событиям отстраненно и без эмоций. С неизбежностью не поспоришь.
Жизнь неожиданно показалась очень пугающей.
Я делаю глубокий вдох. Самообладание медленно возвращается ко мне. Что мешает некоторым людям быть нормальными? Иногда самообладание покидает меня, и я брожу по комнате излучая в пространство ненависть. В любом случае у меня нет выбора. Мне становится жаль себя.
Лежу на кровати ничем не укрытый. Мой разум заперт далеко от реальности. Такое не проигнорируешь. Я мечусь по кровати в поисках пульта от телевизора, но тот затерялся в складках пододеяльника, не найти его.
Надо занять себя чем-нибудь. Иду в ванную, принимаю душ и бреюсь. Нашел гель и поработал над прической. Мне надо успокоиться. Мне нельзя терять голову. Но стоит мне лечь в кровать и вытянуться, я осознаю, что не усну. В голове слишком много мыслей.
Моя жизнь оказывается не такой, какой я привык ее считать. Столько в моей жизни уже испортилось, и то, что раньше заставило бы меня метаться в панике, теперь даже не особенно волнует. Только усталость наваливается.
Как всегда: что я хотел сделать и что сделал – это две разные вещи. На все нужно время. Я не принимаю вещи такими, какие они есть. Я хочу их видеть такими, какими они должны быть. Что делать со мной? Моя судьба перестала меня интересовать. Это бесполезно, поскольку глупые мысли, повторяясь, кружат бесконечным водоворотом.
Я не знаю, когда и чем это кончится. Зато я знаю, где и когда это началось. Я не могу думать ни о чем, не могу спать. Я только лежу и жду.
27
Сначала я ни о чем конкретно не думал. Подумать надо было о слишком многом. Просто давал чему-то созреть внутри и очень медленно начинал понимать, что со мной творится.
Я не смогу полюбить другую женщину. Уж такой я есть. Не получится.
Я понял. Слишком хорошо все понял. Когда начинаешь думать о прошлом, значит, будущего уже нет. О любви не следует просить. Я не хочу учиться не любить.
Мы смотрели друг на друга, как люди, хорошо понимающие, о чем им следует говорить.
«Нет», подумал я. «Мне никогда не вернуть Наташу. Я не смогу стать тем человеком, кого она надеется найти во мне.»
Как будто только теперь Наташа начала существовать самостоятельно, перестала быть частью меня. Это ощущение было очень мучительно. Я старался защититься от него.
Она не любила меня. Она была от меня далеко. Любая женщина может быть счастлива и без меня.
Я наблюдал за Наташей. Моя любовь беспомощна.
- Не делай такое наивное лицо, - сказала она. – разве ты меня немного не ненавидишь? Разве ты не хочешь, чтобы я умерла – хоть ненадолго – нет?
- Я не могу быть эгоистом. Все мои беды от этого.
- Наверное, ты непонятен и самому себе.
Меня удивило не то, что она смотрела на меня, а то, как она смотрела. Взгляд ее был удивленный, как будто она увидела лицо человека, которого видела раньше, но не может вспомнить где.
Я со всей своей беззащитностью стоял перед своей любовью, стыдясь ухищрений, с помощью которых я надеялся эту любовь заглушить. Мне было удобнее молчать.
Человек становится смешон, если хочет казаться или быть не тем, кто он есть. Мне не нравится всегда быть добрым только потому, что я не умею быть злым.
- Умение быть неблагодарной естественно для любой женщины.
Я старался убедить себя, что она сказала это случайно.
Меня охватила паника и, ища поддержку, я сжал руку Наташи, забыв, что она – это она, а я – это я.
- Ты шутишь, - откуда-то издалека услышал я свой голос.
Невозможно рассказать о себе так понятно, как хочется. Я не мог сказать Наташе о самом важном. Мои объяснения были бы похожи на оправдания.
- Объясни мне, что происходит.
- Я не люблю тебя. В моих глазах ты сможешь увидеть только безразличие. Чувство к мужчине очень быстро перестает ощущаться новым и неповторимым.
- Не знаю, что тебе сказать.
- Со мной трудно разговаривать.
- Что ты делаешь со мной? Что ты делаешь с нами обоими?
Не следует верить в искренность всех женских признаний. Наверное, я что-то не понимал в ней. Кажется, что я не понимал очень многого. Мне было сложно, но я не хотел ничего менять. Легко любит лишь человек, который ничего не чувствует.
Наташа продолжала смотреть перед собой, сидела ссутулившись, руки где-то между коленями. Это меня разозлило – она насупилась, как обиженный ребенок.
- Ты совершаешь ошибку, - я не хотел говорить этого вслух.
- Я так не думаю.
«Не будь дураком», сказал я себе. «ты поступишь правильнее, если оставишь ее в покое. Ты ничем ей не поможешь».
Но я должен был попытаться. Это было самое простое решение из всех, какие мне когда-либо приходилось принимать. Если не сейчас, то когда же?
- Ты можешь любить меня так, как тебе хочется, - я делал вид, что ничего не замечал.
- Я уже ничего не хочу.
Ах, вот оно что, думал я, вот куда она клонит. И ответил:
- Я боюсь твоего равнодушия.
- Ты повторяешься. Сколько можно говорить об одном и том же?
- Я просто не выдержу этого.
- Конечно же, выдержишь. Ты очень сильный. И ты сам должен постоянно напоминать себе об этом.
Я вовсе не чувствовал себя сильным. Чувствовал себя маленьким мальчиком. Я понимал, что смешон. Но мое положение было не только смешное, но и безвыходное. Наташа не боялась нашего расставания.
Она находилась рядом со мной, но казалась такой далекой, словно была очень далеко.
- Ты огорчаешь меня, маленький, очень огорчаешь, - женские признания умеют быть ненужными.
- Споры никогда ничего не решали.
- Кто тебе это сказал? Боишься проиграть?
Она была маленькая, некрасивая и злая. Иногда искренность любимой женщины может только огорчать.