Я ничего не понимаю, но осознаю размах, масштаб. От этого становится жутко. Со лба по лицу, а затем по шее струятся потоки пота.
Бронетехника плохо приспособлена для передвижения в тесных улицах, гусеницы скользят по асфальту. Я боюсь, что меня не заметят и зацепят траком.
Во всей этой неразберихе ясно одно: я прямиком направляюсь в боевые действия.
Я опишу войну в точности, как она проходила. Люди сбились маленькими группками, курят и болтают. Скоро будет не весело, предполагаю я. Если в начале ничего не происходит, то позже случается все сразу.
В людей начинают стрелять. Стрельба идет из десятков автоматов. По-видимому, это сделано скорее для предупреждения и устрашения. Все же вдоль улицы свистят пули, сыплются разбитые стекла из окон домов.
Журналист с фотоаппаратом ложится на асфальт. А я нагибаю голову, хотя понимаю, что это не спасет.
Кто-то стреляет длинной автоматной очередью. Я слышу, как мимо меня просвистели две пули. Невольно дрожат ноги — умирать не хочется.
Видно, как стреляют веером от живота. Кто поверх голов, а кто и не поверх.
Люди падают, пытаются вжаться в асфальт, укрыться на газоне, за парапетом. Практически не видно, как падают убитые и раненые.
Война?
Возможно ли такое? В наше время?
Да, возможно.
Семь-восемь парней, вооруженных автоматами, появляются из укрытия. Сразу видно, что это — настоящие профессионалы. Автоматы держат на уровне пояса. Стреляют короткими очередями и тут же отскакивают то в одну, то в другую сторону, делают перебежки. У них сложные движения. С противоположной стороны по ним тоже стреляют. В двоих из них попадают. Один падает лицом вниз и остается лежать без движения. Второй долго корчится, пытаясь встать. Но в него стреляют еще раз, и он роняет голову на асфальт.
Мое сердце время от времени сбивается с ритма, а голос в голове не устает повторять: «Что ты делаешь?»
Я смеюсь против воли. Люди на асфальте представляют собой отвратительное зрелище. Они все похожи на кукол.
Вспоминая об этом сейчас, я не понимаю, что меня так развеселило. Не было в той ситуации ничего смешного. Весь ужас в том, что начав смеяться, я не мог остановиться.
Опасно пытаться снимать на видео и фотокамеры. Не имея возможности прекратить съемку, могут и выстрелить. И попасть.
- Не убьют, - шепчу я, продолжая щелкать мобильным телефоном.
Мне кажется, что я начинаю ненавидеть разбегающихся людей. За их страх.
Кругом стреляют: по зданиям и из верхних этажей зданий по БТРам. Иногда очереди из БТРов стреляют и в нашу сторону.
Я лежу на животе. Оглядываюсь, вижу убитых. Один лежит головой в сторону баррикады, часть черепа у него снесена, и видны мозги. Другой лежит на спине.
Раздаются взрывы.
Стрельба продолжается минут десять. Наступает затишье, потом стрельба возобновляется.
Рядом лежит прилично одетый молодой человек. В метре от клумбы как-то нелепо и практически вся на виду лежит его девушка. Мы подтягиваем ее между нами. Она садится и неожиданно громко смеется. Это не истеричный, а обычный смех.
Я пролежал за клумбой около часа. Вижу недалеко какого-то человека, открыто ходившего от раненого к раненому и вытащившего на себе трех-четырех пострадавших в безопасное место. Я думаю, что это какой-то сумасшедший – вытаскивает раненых под пулями и не боится. Этот человек открыто подходит ко мне и спрашивает, куда я ранен. Я отвечаю, что не ранен.
Следом под очередями подходит пожилой пенсионер. Дедушка разгневан и громко возмущается: „Неужели нет гранат?! Гранатами надо“ .
Стрельба трассирующими пулями. Это по-настоящему страшно. Запомнился молодой красивый парень в чёрной кожаной куртке, ему пуля попала в спину, и он, лёжа в луже крови, царапал ногтями асфальт, пытаясь встать.
Я пробовал успокоиться, взглянуть на ситуацию хладнокровно. Естественно, это не удалось. Мне приходилось делать выбор, от которого зависела жизнь. Было от чего растеряться. Ничто не безопасно. Я старался успокоить себя тем, что в случившемся нет моей вины.
Крики, стоны, ругань, бегущая толпа и летящие им в спину пули с жутким цоканьем и воем рикошета от мостовой и стен. Я стою, не осознавая, что происходит. Сквозь окна второго этажа по людям тоже начинают стрелять. Практически тут же с противоположной стороны — с крыши дома открывают стрельбу.
Вдруг из-за здания выезжают два бронетранспортера, над которыми развеваются белые флаги. Остановившись напротив здания, они дают несколько пулеметных очередей по его верхним окнам. Народ вскакивает с земли в полной уверенности, что наконец-то им на выручку пришли свои. Но бронемашины словно только этого и ждут. Развернувшись в сторону поднявшихся людей, они открывают по ним стрельбу. Сразу же вслед за этим с противоположной стороны - из второго здания по лежащим на земле людям ударяет очередь. Начинается перекрестный расстрел. БТРы двигаются в направлении лежащих на асфальте — раненых, мертвых, живых. Кто не успевает убежать и отползти - тот раздавлен.
Мне страшно. У меня есть причины бояться.
Крики.
Крики боли и страха. Мужчины, женщины, дети.
Я вижу, как люди бегут, спасаясь от пуль, и сам бросаюсь на землю, за деревья, потому что вокруг меня тоже свистит.
Толпа бежит по проспекту врассыпную, прячась за фонарные столбы, машины, а вслед бегущим безоружным людям с двух сторон гремят выстрелы.
Двое мужчин тащат и усаживают около дерева девчонку с простреленной ногой. Кто-то кричит, что убили журналиста.
Я бегу. Из горла вырывается хрип. Ноги как будто не мои. Все вокруг в тумане. То впереди, то позади раздается голос, требующий не нарушать строй, не отставать.
Трус? Может, и так. Как и все остальные. Я трусливо прячу голову в песок.
Сзади слышатся выстрелы. Я продолжаю бежать.
Бежавший впереди человек оглядывается через плечо:
- Ты как, в порядке?
- Нормально. Давай быстрее.
Приток адреналина в крови слабеет, суставы тяжелеют. Сколько времени это заняло, сказать трудно. Минуты две, но не больше трех. Опять ударяют очереди.
Я даже не понимаю, откуда стреляют. Совсем рядом отчаянно кричит женщина, неловко ломается и падает. Кричат уже многие. Кто-то падает на асфальт, закрывая голову руками, кто-то бросается еще быстрее вперед.
Я забираюсь на пожарную, разбитую машину. Смотрю назад – туда, откуда мы прибежали. На улицу выезжают БТРы и начинают стрелять из пулеметов. Прыгаю вниз, на усеянный битым стеклом, залитый черной жидкостью асфальт.
Время от времени кого-нибудь из толпы сбивает с ног пулей. Толпа трупов не боится. Лишь ощущается, как замирает сердце, и тут же слышатся облегченные вздохи. Это словно игра на везение. Я, конечно, реалист, но иногда во мне вспыхивает азартный огонек.
- Да, это и есть война, - говорит один проходивший мимо другому. – Ее выдают запахи.
Сам я ничего не чувствую, если не считать запаха мазута и мочи.
Подъезжали полицейские машины и автобусы с подкреплением. Потом подвозят на больших, крытых брезентом военных грузовиках.
По улице идет несколько БТРов, на которых сидят люди в камуфляжной форме и стреляют вверх из помповых ружей.
Я слышу как грохочут проезжающие по улице танки. Вокруг спецавтобусы, военные грузовики, БТРы.
На улице справа появляется КрАЗ и едет на строй солдат. Машина катится по улице, никого не зацепила, останавливается, врезавшись в угол здания.
Люди в пятнистых куртках, с автоматами наперевес, настигают мальчишек, которые визжат, как щенки, вжимают головы в плечи. Тех, кто может бежать, догоняют. Упавших пинают, а потом забрасывают в машины и увозят.
Я закатываюсь под скамейку и зажмуриваю глаза, стараясь не слышать выстрелы и звон разбитого стекла.