Интересно, что штатное вооружение московских стрельцов было рассчитано именно на эффективный залповый огонь. Из всех моделей мушкетов середины – второй половины XVII в. только образцы, оснащенные фитильным замком, позволяли сделать синхронный выстрел. Кроме того, фитильный замок имеет простую конструкцию, что является преимуществом при ремонте. Такой замок небезопасен при обслуживании, поэтому вести огонь из фитильного мушкета без вреда для здоровья может только хорошо обученный воин. Некоторые исследователи полагали фитильные замки архаичными и упрекали московских стрельцов в «оружейном консерватизме»[114]. Однако такая «архаика» была следствием стремления обеспечить максимальную четкость залпового огня в рамках доступных технических средств и возможностей. Кремневые замки, в силу несовершенства конструкции, залповый огонь вести не позволяли. В середине XVII столетия во Франции был разработан кремневый батарейный замок, в котором удалось найти техническое решение для этой проблемы. Такой замок сокращал время перезарядки мушкета и был более безопасным для стрелка. По данным С. Л. Марголина, исследовавшего описи вооружения московских стрелецких приказов, сданного за ненадобностью в белгородский арсенал в 1679 г., среди военного имущества числились мушкеты как фитильные, так и кремневые, и большое количество мешков с запасными кремнями[115]. Очевидно, московские приказы наряду с проверенными фитильными мушкетами получали и новые кремневые с усовершенствованными батарейными замками, что увеличивало скорострельность подразделений.
Основная нагрузка при таком стиле ведения боевых действий ложилась, по-видимому, на средний и младший командный состав – сотников, пятидесятников, десятников и урядников. Уровень боевой подготовки полковников – голов – мог быть разным. Среди них могли быть профессиональные военные, такие как Василий Пушечников, командир 8-го приказа, прошедший с ним с 1656 г. до 1678 г. через все войны и походы, неоднократно принимавший на себя общее командование в ходе боя. Например, в 1660 г. Пушечников со своим приказом пришел в село Бешенковичи и «стал обозом, и того ж часу пришли на него, Василья, литовские люди Сапегина войска полковник Кмитич со многими людьми и учали на обоз приезжать всеми людьми и напусков де конных было до вечера с десять, и милостью Божией… от обозу отбили… С часу шестого ночи или болыпи и напуски де и бои жестокие были, и милостью Божией… обозу не разорвали и их (литовских воинов. – А.П.) от обозу отстрелили и с полуночи (литовцы) приступать не почали, потому что людям их на приступе великую шкоду учинили, а до самого дня около обозу ездили и ему уграживали…»[116]. Но встречались и такие фигуры, как Герасим Козлянинов, арестованный и разжалованный за кутежи, драки с офицерами своего приказа и использование личного состава в корыстных целях[117]. Голова 13-го московского стрелецкого приказа, Никифор Колобов, по словам П. Гордона, вообще не имел никакого представления о командовании пехотным подразделением, но был доверенным лицом И. Милославского – тестя царя. А. С. Матвеев, «собинный друг» царя Алексея Михайловича, почти четверть века был головой и полковником стрелецкого приказа, сначала приказа «второго десятка», а потом престижного – третьего. Матвеев бывал в походах, командовал приказом лично, но с возрастом и появлением у него новых званий и боярского чина он был номинальным командиром, все командные функции осуществляли его офицеры – полуголовы и сотники. В целом такое положение дел соответствовало нормам европейских пехотных уставов XVII в. и боевой практике московских стрелецких приказов. Как показали события Тринадцатилетней войны и особенно подавление восстания Степана Разина, московские стрелецкие приказы действовали полным составом только в случае крупных полевых операций, заканчивавшихся масштабными сражениями. Воеводы старались максимально аккумулировать свои силы для решающей битвы, поэтому московские стрелецкие приказы и выступали целиком: «В нынешнем во 178-м годе августа в 2 день великий государь царь и великий князь Алексей Михайлович… указал быть на своей великого государя службе з боярином и воеводою со князем Юрьем Алексеевичем Долгоруково головам московских стрельцов Федору Головленкову, Василью Пушечникову, Тимофею Полтеву, Петру Лопухину, Григорью Остафьеву, Луке Грамотину с приказы…»[118], «И я холоп твой Юшка послал на тех воровских казаков товарыща своего околничьего и воеводу князя Костянтина Осиповича Щербатово а с ним твоих великого государя ратных конных сотенных людей и голов московских стрельцов Тимофея Полтева, Петра Лопухина с их приказы и с пушки…»[119]. Гораздо чаще для выполнения различных мелких операций по обнаружению и уничтожению малых конных и пеших групп противника выделялись сводные отряды из кавалерии и пехоты. Кавалерийскую часть составляли рейтары и поместная конница, пехотную – отдельные сотни московских стрельцов с артиллерией: «Да московских стрельцов полуголову Парфенья Шубина, а с ним разных приказов сотников 9 человек да стрелцов 1000 человек с пушки…»[120]. Таким образом, отдельным сотням приходилось выполнять тактические задачи как в составе сводных отрядов, так и своими силами, т. е. стрелецкая сотня являлась основной тактической единицей стрелецкого приказа. Ответственность стрелецкого сотника была крайне велика. Он должен был быть хорошим полевым командиром с тактическим глазомером, рачительным хозяйственником и ловким политиком. Отсутствие этих качеств могло привести к гибели как самого сотника, так и всего подразделения.
114