- Думаете, нам легко? Есть село Елань. Присылают немцы: "Выбирайте старосту и полицейских..." А полицейские из наших - жестокие!.. "Не хотим!" Все село сожгли. Они ушли в леса и кое-как живут.
- Чем же живут?
- Посеяли на полянах просо, картофель, пшеницу. С того и живут. Половина у меня в отряде. Живут они в землянках.
- Марков? Замечательный человек! Он бывший директор винокуренного завода. Старичок там дает и партизанам спирт, и немцев обслуживает. Дает двадцать пять литров, пожалуйста. Но это не дело. Я послал сто человек, они взяли 5 000 литров, раздали крестьянам, а остальное закопали. Приходит Марков: "Восемь человек в отряде, сам девятый". - "Что тобой сделано?" "Ничего". - "Да ведь твоя диспозиция в пяти километрах от винокуренного завода?" - "Точно". - "Почему же не взорвал?" - "Как же я взорву? Там рабочие без работы останутся". Тут я его послал, извините, по матери, ударил кулаком по столу и наганом популяризацию: "Рабочие - твои кадры. Взорвешь завод - к тебе же пойдут. Куда им идти?" По глазам вижу, человек смелый, но не знает, как организовывать. Я ему придал еще десять человек... Рассказал, что и как. Уже огромный отряд, чуть ли не с мой. Я его и сделал своим заместителем. [...]
- Послали десять дивизий. Фюрер приказал навести порядок. Они так и назывались: "Дивизии порядка". На мою долю достались две - с танками, минометами, артиллерией. Помучили они нас, но и мы их измотали.
[...] Приходят остатки отряда, разбиты - "Чего? Испугались?" - "А как же, окружены". - "Мы все время окружены. Иногда пошире, иногда поуже". Впереди поставил с автоматами командиров и политработников. Дал артиллерийский огонь! Прорвали на восемь километров и хлынули! За командирами - красноармейцы. У нас - один убитый и один раненый. Немцы насчитали более четырехсот девяносто трупов и ушли, а мы долго, не в том дело, - собирали оружие. [...]
- Всего прошли по Украине, петляя, 3 000 километров. Одно время не было хлеба. Отбили у румын коней, питались кониной, несоленой - три месяца. И только больше злобы. И отряд увеличивали. [...]
- У нас уже идет спор: кто возьмет Киев. Я проведу по Киеву своих партизан. Мне сейчас дали пять областей, я их освобожу, приготовлю для прихода Красной Армии, а сам уйду на Западную Украину, где движение партизан - еще никем не организованное - принимает сейчас более обширный характер.
Показывает пистолет, подаренный Миколе Платоновичу и говорит:
- Вы его берегите. Он снят с фона... Не помню, как этого майора звали. [...] - Словом, фон... Знатный какой-то. Допросили, и затем я его из револьвера и пристрелил.
- У нас большинство молодежь. 60% коммунисты, 20% - комсомольцы. Девушки... Еврейка из Новозыбкова. Там согнали в клуб 1.700 евреев. Они стали просить эсэсовцев спасти ее. Один приставил ее за доску. Очень красивая. Семнадцать лет. На еврейку не похожа. Он ей ничего не сделал. Она стояла за доской (щит для объявлений) четыре часа. А евреям выкопали могилу. Уложили в ряд, лицом вниз. Стреляют из автомата в затылок. На теплый еще ряд укладывают следующий, - и стреляют. Стреляют не немцы, а что позор - русские. Есть сын орденоносца.
- Почему его не убили?
- А я обещаю вам его живьем доставить. ...Затем эта девушка пошла в наш отряд. Мы ее одевали в лучшее платье. Она ездила. Ее немцы катали на машине. Ее ранило. Двое красноармейцев несли ее. Их убило. Носилки остались. Немцы к ней бегут. Она разрядила наган - было шесть патронов. Убила четырех немцев, а последнюю пулю в себя!
15 декабря. Вторник
Исправлял из романа для "Известий". Вечером позвонили, напечатают, но надо сократить. "Как будто это написано сегодня про Сталинград", - сказала Войтинская.
[...] В Клубе писателей выступал Пастернак, как всегда с большим успехом. Во вступительной речи сказал, что уезжает в Чистополь и желал бы проститься... что политической поэзии нет, искусству жить нечем, в Чистополь в прошлом году он бежал с удовольствием - словом: "Я сказал то, что думают многие". То-то будет переполоху в правящих кругах литературы!
... Дети чаще взрослых попадают в новые положения. Вот почему, ища выхода, они поддаются внушению. Человек на войне - дитя. Отсюда в войне и в продолжении ее - революции - так много детского и доверчивого, и так часты и могущественны учителя, хотя, казалось бы, революция и стремится к тому, чтобы свергнуть учительство, и ученье (все прошлое, ненавистное революции ученье).
16 декабря. Среда
Были Б. Пастернак и Асмус. Позже читал стихи - хорошо о парке, дурные - о войне.
Днем пришли Гусевы - говорили по телефону с Ташкентом. Наш Миша - с девятого - болен брюшным тифом. Слышать это - очень тяжело; потом он квелый, все время хворал. Тамара бросилась добывать телефонный разговор с Ташкентом, через "Известия".
Правил для "Известий" отрывок из романа.
17 декабря. Четверг
Ни работать, ни думать не хочется. В голове все мальчик.
Отрывок напечатали. Зашел в "Молодую гвардию", обещал отдать читать роман.
[...] Читал в "Комсомольской правде" отрывки из романа. Идет разговор о том, чтобы печатать роман в газете - сокращенный, конечно.
18 декабря. Пятница
"Известия" так и не добились телефона. Помог актер Райкин: у него знакомая телефонистка, она и дала провод. У Миши десятый день температура сорок, - какая-то нервная форма тифа.
[...] Встретил партизана Федорова. Они, видимо, утром улетают. Уже вылетали вчера, кружились в метели несколько часов над немецкой территорией и вернулись.
19 декабря. Суббота
Глупое и бездарное заседание в НКО, ПУРе... Выступил начальник агитации и пропаганды и стал доказывать нам, уже поседевшим в боях, что он умнее нас и знает больше нас. Ну, а мы, как всегда, промолчали - да и всех не научишь. Однако даже этот человек понимает, что наша бездарная и сухая пропаганда, как и бездарная литература, приелись и никто читать эту муру не желает. Он выдвинул необходимость создания приключенческой литературы. Я напомнил ему, что надо опубликовать анекдоты, - что анекдотом и шуткой можно бить врага не хуже, чем пушкой, "при условии, если и пушки хороши", и ушел.
... Получил категорическое приказание - уехать из гостиницы. Пока сижу.
20 декабря. Воскресенье
[...] Дочь профессора Сыромятникова - мужа матери Тамары - седая женщина, работающая во "Всекохудожнике", имеет лимит, достаточный ей для того, чтобы три часа в день жечь пятнадцатисвечовую лампочку. Горячей воды не пьет - согреть не на чем. От "ознобления" - есть такой термин - у нее язвы на концах пальцев, суставы рук и ног распухли. Она живет с матерью на 400 рублей в месяц, в комнате 4выше нуля и столько же на службе. [...]
21 декабря. Понедельник. 22 декабря. Вторник
Выселение из гостиницы, петиции к Пронину . Пронин прочел фамилии всех сорока заявлявших и отказал. Я не подавал заявления, и, наверное, поэтому меня не выгоняют. Впрочем, это, несомненно, явление временное. Но я не огорчен. Уже все вещи понемногу перенес на Лаврушинский, оставив самые необходимые.
Хлопоты - доставание билетов, машины, продуктов, веревок, чтобы перевязать вещи, телефонные разговоры с Ташкентом. [...] Союз выдал Тамаре командировку - и то слава богу. [...] Но как бы то ни было, наконец, собрали и отправили!
Уехали в начале восьмого, и даже на автомобиле. Сейчас половина десятого. Я на вокзал не поехал, так как обещал прийти украинский партизан - рассказать... [...]
Есть еще добрые люди на свете! Прошлый раз Тамара говорила по телефону. Телефонистка, слушавшая ее, так была поражена разговором о болезни мальчика, что сказала после разговора Тамаре по телефону: "Я вас понимаю. Через неделю, во вторник, будет мое дежурство, я вам устрою еще разговор с Ташкентом". И устроила. Мы просто были счастливы.
23 декабря. Среда
Написал статью для "Известий" о Федорове. Вечером сидели у Бажана, потолковали, выпили кофе - и вот три часа ночи, а заснуть не могу.