Случилась заминка. Несколько секунд стороны молча разглядывали друг друга, потом Лешак рявкнул:
— Дорогу, бесов сын! Прочь с пути!
— С твоей ли рожей в собор к обедне? — ехидно спросил Батырь. — Шёл бы в приходскую!
— Уйди, говорю, покуда цел!
— Никак, с вардалаками решил подраться? Так скажи, мы с полным удовольствием.
Незнакомое слово произвело на «хозяина Бутырки» впечатление. Он осёкся и шагнул в сторону, освобождая проезд. Но Пожарский не уходил, а наоборот, затеял беседу:
— Ахлестышев! Вы почему здесь? Сбежали из-под конвоя?
— Как видите, не я один: при вас таких целая шайка!
— Мои люди не беглецы, а выполняют поручение правительства! Это им зачтётся, они будут освобождены от уголовного преследования. Но вы с вашим приятелем бежали самовольно!
— Выручка![21] А ты заарестуй меня! — ухмыльнулся налётчик.
— Давайте вернёмся к этому разговору потом, когда выгонят французов, — примирительно сказал Ахлестышев. — Поспорим, ежели останемся живы… А пока занимайтесь своим делом, а мы продолжим своё. Саша, поехали!
Батырь дёрнул вожжи, квартальный надзиратель едва успел отскочить.
— Если вы присоединитесь к партизанам, то и вам зачтётся, — торопливо проговорил он. — Обещаю именем Ростопчина — имею такие полномочия.
— Мне некогда!
— Идёт война, Пётр Серафимович, — сказал вдруг взволнованным голосом Пожарский. — Отбросьте личные обиды. Французы в Москве! Слыханное ли дело? Беритесь, как другие, за оружие и…
— В компании с Лешаком?
— Ну и что? Около святых черти водятся. С нами ли, без нас, но воюйте, не отстраняйтесь! Отечество в опасности! Вы же порядочный человек!
— Но ваш суд решил иначе. И Яковлев, фабрикующий улики, носит один с вами мундир!
— Я всё знаю, — тихо произнёс надзиратель. — И про улики, и про неправый суд. Вы обижены, и у вас есть на то причины. Но в такое время… Стыдно, Пётр Серафимович, теперь упиваться личною обидою. Убейте хоть одного француза. И тогда я первый сделаю, что смогу, чтобы вам вернули права состояния.
— А где вы были, когда меня оболгали? — выкрикнул в сердцах Ахлестышев. — Саша, поехали!
Телега рванула. Не выдержав, каторжник оглянулся. Пожарский стоял и смотрел ему в след. Лешак из-за его спины показал кулак, потом подошёл к ближайшему дому, разбил стекло и кинул в окно свою загадочную чурку. Внутри сразу вспыхнуло, языки пламени вырвались наружу. Поджигатели довольно загоготали и двинулись дальше.
Только через час беглецы добрались до цели. Небольшая слободка у слияния Неглинной с Трубной площадью была застроена однообразными деревянными домиками. Вокруг раскинулись поросшие кустарниками пустыри. Место пользовалось среди обывателей недоброй славой. Прохожего человека могли раздеть здесь даже днём, а ночью люди просто исчезали. Молва утверждала, что здешние жители спускали тела своих жертв в «трубу» — подземный коллектор реки Неглинной. Столицей уголовной слободы являлась пивная «Волчья долина» — зловещий притон убийц и грабителей. Полиция обходила пивную стороной.
Саша остановился у входа в заведение, бросил поводья и сказал бодрым голосом:
— Вот я и дома! Заходите со мной, гости дорогие, и ничего не пугайтеся!
На шум вышли два оборванца: седой, в возрасте, бородач, и пятнадцатилетний подросток. Всмотрелись в темноту.
— Кого ещё Луканька[22] принёс? Назовись-ка!
— Тетей, Яшка! Бесы крапчатые, своих не узнаёте?
— Батюшки! — взмахнул руками старик. — То ж Саша-Батырь! Во дела теперя начнутся…
А подросток кинулся к лошади.
— Скамейку[23] накорми, напои и поставь в тепло, — приказал ему налётчик. — Мешок там со скуржой — отдай Мортире на сохранение. А четверть с вином в дом снеси!