Не помню точно, где я упал замертво. Жаль, что я не смог отметить эту точку на карте и с гордостью показать: «Вот, джентльмены, это то самое место, где я первый раз умер!» Да, там я должен был умереть и быть сожранным грифами, червями и прочими любителями падали. Но меня не съели даже индейцы, наткнувшиеся на мой обтянутый кожей и обрывками одежды скелет, в котором по непонятному недоразумению еще билось сердце. Возможно, они не питались человечиной вообще, а возможно — не сочли меня аппетитным. Мяса на мне, повторяю, практически не было.
Все формальности, связанные с принятием в индейское племя, я тоже не запомнил. Не сохранилось в моей памяти и то, сколько дней я провалялся в индейской хижине под наблюдением старухи-знахарки. Остались в памяти только несколько последних дней, когда я уже начал осознавать, что жив и выздоравливаю.
Удивительно, но я почти сразу стал понимать язык этого племени, хотя никогда раньше не видел таких индейцев. Внешне они сильно отличались от тех, которых я до сих пор видел. Кожа у них была лишь немного темнее, чем у меня, а черты лица многих из них походили на европейские. Средний рост и мужчин и женщин намного превосходил средний рост тех индейских племен, с которыми мне доводилось встречаться ранее. И волосы у многих из них были не смолисто-черные, жесткие, а каштановые или даже русые. Рыжих и соломенных блондинов я, правда, не встречал, но голубоглазых в этом племени было немало.
Я видел, что и в обиходе у них много таких вещей, которые у здешних индейцев, далеко отстоящих от испанских и португальских поселений, обычно не встретишь. Например, посуда, в которой они варили свою пищу, была гораздо изящнее и легче, чем та, которую я видел у других племен. Заметно мастеровитее они обрабатывали камень и кость, плели из травы подстилки…
Они говорили кратко, и слова были не более чем из двух-трех слогов. Вся фраза высказывалась за пару секунд, но понималась как длинное английское или испанское предложение не менее, чем из двадцати слов.
То, что я их понимал, было следствием таинственного явления, какого-то ясновидения или прочтения мыслей.
Но еще более интересным и таинственным было само отношение ко мне. Я оказался божком, которому поклонялись! Очень скоро мне удалось понять, что дело не во мне самом, а в перстне, который был на моей левой руке. Он, этот перстень, похоже, был индейцам знаком. Возможно, тот бедняжка, с которого мы этот перстень сняли, был из этого племени и числился у них таким же божком, пока это ему не надоело. Удрав, он погиб, но перстень вернулся к племени вместе со мной.
Однако о том, что у перстня куда более длинная история, я узнал лишь несколько месяцев спустя, когда повстречал старика-отшельника.
Этот отшельник среди соплеменников почти не появлялся. Он жил в горах, в пещере, вход в которую прикрывали густые заросли. Даже в одном шаге не удавалось разглядеть узкую щель в скале, через которую нелегко было протиснуться. Ни одна женщина из этого племени войти в пещеру не могла, среди мужчин таковых почти не было. В основном к отшельнику проникали только дети, которых он учил наукам жизни в горных джунглях и прекращал обучение тогда, когда молодой человек переставал проходить в пещеру.
Я встретился с отшельником случайно, когда бродил вокруг поселения, пытаясь определить, как же отсюда выйти к Ориноко и попробовать добраться до океана.
Исходив немало троп, протоптанных охотниками, и убедившись, что ни одна из них не ведет к реке, я решил возвращаться. Вот тут-то из-за деревьев и вышел этот седовласый худой человек, одетый в странную хламиду из каких-то мягких листьев, напоминавшую по форме старинную кольчугу. Он обратился ко мне, не открывая рта, но у меня в голове зазвучала английская речь! Он говорил, точнее, каким-то способом передавал мне правильные английские фразы! Мне, ирландцу, придумать такие было не под силу.
— Вы хотите уйти отсюда, сэр? — прозвучало в моем мозгу. — Не советую вам делать этого. Вы не сможете спуститься с отвесных обрывов и не сумеете сплести из лиан надежную веревку достаточной длины. А если даже и сумеете сделать это, то погибнете на пути к океану. Вы забрались слишком далеко в эту дикую страну и поблагодарите того, кого считаете Богом, за то, что он вывел вас к нашим охотникам, а не к индейцам других племен.
— Неужели я обречен никогда не увидеть своей родины? — спросил я у старика, чувствуя в нем какую-то невероятную духовную силу, какой не видывал ни у католических патеров, ни у протестантских пасторов.
— Я этого не говорил, сэр, — послышалось мне очень отчетливо. — Вы не способны ОБЫЧНЫМ путем уйти отсюда, но я могу помочь вам отыскать иной путь, который очень быстро приведет вас на родину, ибо у вас есть нечто, могущее помочь вам. Это вещь, которую вы называете перстнем.
— Как эта металлическая вещица может помочь мне перенестись за тысячи миль отсюда? — не поверил я.
— Силою духа, милорд! — ответил он мысленно.
— Силою духа? — переспросил я. — Но ведь силою духа я уже там. Я все время думаю о родине, о той природе, которую я покинул довольно давно. Но телом я по-прежнему здесь. Увы…
— Вы правы сэр, но лишь отчасти, — сказал старик. — Сила духа способна влиять и на плоть. Ваша душа слаба и неразвита, ибо вы, жители стран, что за Большой Водой, по-иному воспитывали ее. Вы плохо верите даже в того Бога, которого себе придумали, и не понимаете той священной книги, которую считаете средоточием мудрости. Я не могу дать вам Истину в том виде, в каком она существует, ибо душа ваша не сможет управиться с нею должным образом. Но я могу на время дать вашей душе ту силу, которая потребна, дабы переместить тело через пространство. Свершив сие, сила исчезнет и не вернется к вам, если, конечно, вы не найдете еще три перстня Великого Духа.
— А что, этот перстень не единственный? — спросил я.
— Да. Их всего четыре, но они очень редко сходятся вместе. Таинственная сила, которая владеет ими, то дарит их людям, то отнимает. Никто не знает, куда они приходят, откуда берутся и как исчезают. Обладание всеми четырьмя сулит силу. Неограниченную, почти Божью, но и скорая смерть в их власти.
— В их власти исполнять желания?
— Да, милорд. Они способны переносить человека на огромные расстояния, творить из ничего живое и даже разумное, не говоря уже о неживом. Они способны сделать человека животным и преобразить неразумного скота в мудреца. Но горе человеку, который поверит в то, что отныне может ВСЕ. Это значит, что его дни уже сочтены.
Вот так, в безмолвной беседе с отшельником-чародеем, я дошел до того места, где под сенью зарослей таился вход в его жилище.
— Если вы сможете, имея перстень на руке, войти в мою пещеру, — сообщил отшельник, — то сумеете при настоящем желании попасть и на родину.
Когда его высохшая рука отодвинула растительность, прикрывавшую щель в скале, которая не имела в самом широком месте и четверти фута, мне показалось, что старик издевается надо мной.
— Да ты сам в нее не пролезешь! — вскричал я. — Это дырка для кошки, не более того.
— Для кошки? — в мысленном вопросе старика я уловил усмешку. — Глядите, милорд!
И с этими словами кудесник, который в своей травяной хламиде, как мне казалось, был много толще фута в самом узком месте, легко протиснулся в щель, будто скала была из сливочного масла!
— А ведь перстень у вас, милорд! — заметил он уже из пещеры. — Разъединенные перстни приносят удачу в самых невероятных делах. И ваш перстень легко бы мог помочь вам, если б вы по-настоящему верили в него. Имея перстень, вы могли бы даже пройти прямо сквозь скалу, чего я сделать не в силах…
Я подошел к щели. Нет, я же не был полным идиотом! В щель я мог просунуть только руку или ногу до колена, не более. Скала была прочна, и, чтобы продолбить ее киркой, нужно было несколько дней, да и то если помогать себе порохом.